Я злой и страшный серый волк...
Название: Крещение нежностью
Аффтары: Пося-сан, Люпи
Рейтинг: R, наверное
Бета: нет такой
Размер: как получиться
Статус: пишецо
Предупреждения: осторожно, слэш! (а кто-то сомневался?), нецензурная лексика
Пейринг: Адам, Сорель и куча левого народа
Размещение: та кому оно надо
Начало
И надо было так случиться, что именно возвращаясь с честно украденным товаром, машина засела в сугробе настолько, что человеческих сил было не достаточно, чтобы ее оттуда вытащить. Это было не самое лучшее завершение дня. Половина банды осталась на базе, а на дело поехали самые надежные и аккуратные. Все прошло гладко, и Адам уже предвкушал, как легко будет сбыть этот товар, а потом устроит грандиозную пьянку по этому поводу, а тут эта неприятность. Ночной буран не прошел даром - напрочь замел все дороги, устелив землю сугробами по колено. И если утром еще можно было легко проехать, то теперь без старого доброго внедорожника машину никак не вытащить, тем более с грузом на руках.
Громко матерясь, стуча зубами от мороза и жмурясь от летящих прямо в лицо крупных снежных хлопьев, Адам и его братья, как называли себя бывшие интернатовцы, продвигались через небольшой березняк, напрямую к базе, расположенной на самой окраине города в развалинах бывшей тюрьмы. Было неудобно из-за тяжелой техники, хотелось курить. Адам то и дело ругал нерасторопных парней, стараясь прибавить шаг и не свалиться при этом носом сугроб.
- Может стоило пригнать УАЗик и вытащить машину, чем переться черти куда с этим хламом? - ныл Серый, который никогда неотличался особеннгой физической силой.
- Заткнись придурок и шевели батонами, - хмыкнул авторитет, уже злой настолько, что с удовольствием бы разбил парочку носов, не без притензии на перелом.
- Не, ну реально, Адам, - подал голос Чугун, отставший больше чем на десяток метров.
- Вы что там замерзнуть нахрен захотели? - прорычал в ответ парень и споткнувшись о что-то мягкое чуть не свалился в снег вместе со своей ношей.
Выругавшись, Адам собирался пойти дальше, если бы краем глаза не заметил локон темных и уже довольно обледеневших волос.
- Какого... - слов не находилось. Это определенно был труп, притом в опасной близости к базе. Если менты начнут шерстить, то обязательно вычислять место дислакации банды и придется бежать, притом очень быстро, если не хочется с десяток лет провести в еще одном казенном доме.
- Что там у тебя Адам? - Серый склонился, разглебая снег носком сапога. Показалось бледное лицо существа непонятного пола с синими губами. Парень отпрыгнул назад, не произнося ни единого приличного слова. - Жмурик!
- Я думаешь не вижу? - прорычал в ответ Адам, сгружая технику в руки одного из братьев, хотя было огромное желание свалить ее прямо в сугроб.
- И что будем делать? - подал голос, нагнавший всю компанию Чугун.
- Сейчас, подождите, нужно проверить труп это или нет, - буркнул в ответ авторитет, склоняясь над найденным телом и быстро разгребая снег.
- Баба что ли? - вкрадчивый голос одного из парней, был наполнен суеверным страхом перед мертвецами.
- Не дрейфь! - не безуспешно пытаясь нащупать пульс, Адам стал проверять карманы на наличие документов или денег. Ни того, ни другого не обнаружилось. - Живая, - губы скривились в довольной усмешке. - Возьмем с собой, а там разберемся, что с этим делать.
- Нафига нам она нужна? - пробурчал Чугун, морщать от одного вида найденного тела.
Существо непонятного пола было настолько худым, что походило на скелет обтянутый кожей, и настолько синий от холода, что навевало мысль о призраках.
- А ты хочешь, чтобы ее менты нашли, а нас всех повязали? - прорычал в ответ Адам, поднимая почти невесомое тельце и перекидывая через плечо, чтобы было легче нести. - Помрет, бросим в котлован, и до весны точно не найдут, а если очухается, можно будет потребовать бабла за спасенную жизнь. Родственники наверняка есть.
Никто спорить не стал, потому что решения Адама нельзя было оспаривать впринципе. А сам местный авторитет, воодущевленный возможным будущим обогащением зашагал еще быстрее, так как найденный полутруп был куда легче того железа, которое нужно было нести до этого.
Вскоре впереди показались знакомые черные развалины, гордо именуемые домом, и вся банда стала веселее. Угрюмость развеялась, уступая место шуткам в предвкушении очередной попойки.
Раздавая указания направо и налево, Адам направился в пустующую комнату, сгружая находку и в задумчивости останавливаясь, не особенно зная, что с этим делать. Ну для начала раздеть, а то вон вся одежда прекратилась в корочку льда. Пришлось приложить усилия, чтобы стащить слишком легкие для зимы брючки и рубашку, скорее мужкую, чем женскую. Он уже стал догадываться, что глубоко ошибся, приняв ЭТО за девушку, а когда одежды совсем не осталось, а под бельем обнаружилось нечно лишнее для барышни. Стало ясно, что это существо с худеньким полупрозрачным личиком с тонкими чертами лица и длиннющими почти до бедер черными волосами - самый что ни на есть парень. Хотелось плеваться, глядя на эту ошибку природы, но сейчас было не до этого. Закурив и обдумав следующие действия, Адам принес с кухни бутылку водки и принялся растирать юношу, думая про себя, как жаль переводить жидкость на подобное недоразумение. Тихий стон, сорвавшийся с мертвецко синих губ, заставил вздрогнуть, а в душе проснуться чему-то похожему на жалость. Легко приподняв его за худенькие плечи, Адам попытался влить водки в рот пареньку. Тот закашлялся, но проглотил, на пару секунд приоткрывая ореховые глазищи. Он, кажется, ничего не увидел, вновь впадая в беспамятство.
- Черт, рот открой! - Адам злился, потому, что не чувствовал желания прибить это недоразумение. А жалость не свойственная главарю банды, сейчас разъедала, причиняя дискомфорт. Он попытался влить еще водки в паренька, но тот, сделав еще только один глоток, больше рот не открывал, проливая все на потель. Замерзшее тело стало принимать более человеческий вид, хотя руки и ноги сильно обморожены. Подумав, что зря теряет время Адам, укутал находку в плед и еще раз проверил карманы на наличие ценных вещей и документов – ничего.
- Тебе было бы лучше, чтобы у тебя оказались богатые родители, - глотнув прямо из горла, парень, отставил бутылку в сторону и закурил, обдумывая все произошедшее. Нянькой быть не хотелось притом от слова «совсем», поэтому, решив больше не терять времени на ЭТО, Адам вышел из комнаты, руководствуясь тем, что если выживет - хорошо, помрет, то водку зря перевел.
За обсуждениями, осмотром честно украденного товара, поглощением подгоревшей яишницы, пивом и курением травки прошел остаток дня, за который главарь ни разу не вспомнил про нечто, оставленное в комнате. Но стоило на следующий день открыть глаза, как первой пришла мысль о замерзшем пареньке, который, может, уже на самом деле стал трупом.
Каждое утро Адам начинал с упражнений, в которые входили отжимания от пола на кулаках, упражнения на пресс и штанги напоследок, и если прежде ничто не могло помешать утренним занятиям, то сейчас мысли о существе в соседней комнате не давали нормально сконцентрироваться. Мысленно ругаясь на себя, и это недоразумение за стеной, парень решил все таки посмотреть, что с ним стало, завернув в комнату после душа.
Новый житель выглядел не таким бледным, но нездоровый румянец не внушал особых надежд. Он бредил и метался на кровати, говоря на каком-то языке, совсем не похожим на русский.
- Бедолага, помер бы да не мучился, - хмыкнул Адам, отправляясь на кухню, где хранились все медикаменты. Он все еще бредил и хватался за руки, когда главарь пытался напоить его жаропонижающим. Глотая влагу, как будто в ней заключалось его спасение, он то и дело говорил тихим дрожащим голосом:
- Же а эте маль... Профессор… Же сви маль…
«Он что, татарин?» - Адам морщился от каждого слова, потому что непонятные слова очень раздражали. Парень привык всегда знать, о чем говорят в его присутствии, а этот только и говорит по-своему. Отставив стакан в сторону, он снова уложил больного на подушки, укрыв пледом, задумываясь, почему вообще с ним возится. Конечно, можно было предположить, что проснулись братские чувства, притупившиеся, после того как родной брат сбежал в другой город, чтобы начать новую нормальную жизнь или же четкие ассоциации, что этот татарин похож на девчонку, заставляли так поступать.
Решив для себя, что сделал все возможное для больного, Адам решил больше не тратить время зря, занявшись чем-то более полезным. Но даже увлекаясь делами, которые никогда не проходили без выброса адреналина, назойливые мысли о том недоразумении не выходили из головы. Он еще пару раз поил его жаропонижающим, поднимал с пола, когда паренек в беспамятстве падал с кровати, укутывал посильнее в плед. Постепенно жар спал, и наступил глубокий здоровый сон. Адама отпустило это противное чувство долга, перед человеком, которого он впервые в жизни видел.
Следующий день начался с новой вылазки, которая закончилась только поздним вечером и очень удачно. Адам и его банда устроили по этому поводу дебош, пригласили девушек легкого поведения и гуляли всю ночь, уснув только под утро. Мысли о больном пареньке так и не закрались в рыжую голову главаря. Он про него просто-напросто забыл, как забывал время от времени покупать сигареты, а потом злясь на всех кроме себя, за эту оплошность.
Из глубокого хмельного сна его вывели холодные прикосновения тонкой ладони, которая скользила по лбу, опускаясь вниз по щеке. Парень резко открыл глаза, моментально просыпаясь и садясь на кровати. Сердце бешено стучало, хотя разум был холоден и спокоен. Он был готов врезать любому, за нарушение спокойствия и даже сжал кулак, но увиденное заставило остановиться. Парнишка, про которого Адам забыл, стоял рядом в лунном свете кажущийся бледным как смерть. Можно было не скользить взглядом по его фигуре, чтобы понять, что мальчишка находиться на какой-то стадии дистрофии. Его глаза были широко открыты толи от страха, толи от замешательства, потому что он тут же отдернул ручку, тихо пролепетав на чужом языке:
- Манш… Манш…
Укол жалости был почти незаметным, поэтому рыжий главарь тут же вскочил с кровати, немного теряясь, как на него вообще реагировать:
- Эй, придурок, совсем сбрендил? – прорычал Адам, сжимая и разжимая кулаки. – Выздоровел что ли? Тогда проваливай ко всем чертям!
- Же волю манш! – его глаза наполняются отчаянием. Замерев на секунду, он чуть громче повторяет тоже самое, показывая то на свой открытый рот, то на живот.
- Есть что ли хочешь? – хмурится главарь. - Ты что вообще по-русски не бельме? Турка, бл*дь, - схватив парнишку запястье, Адам направился широкими шагами на кухню, не реагируя на другие слова иностранца, который еле поспевал за ним.
«И какого черта я с ним вожусь? Нужно было отставить в снегу», - думал главарь, вытаскивая из холодильника колбасу, хлеб и молоко. Готовить что-то этому найденышу он не собирался, решив, что если хочет и гвоздь сгрызет. Парнишка жадно наблюдая за действиями Адама, казалось был готов вырвать еду прямо из рук.
- Не понимаешь совсем? – пристальный взгляд каре-зеленых глаз был направлен на жадно поглощающего угощение, парня.
Тот сводит черные брови и о чем-то размышляет:
- Мерси. Русиш? Э... – открывал и закрывал рот иностранец, лихорадочно пытаясь найти слова, - Спа..спась..ибо.
Почему-то эти слова вызывают вспышку неконтролируемого гнева. Адаму вдруг стало противно смотреть на это создание, хотелось ударить, но рука сомкнулась на запястье парня, вытаскивая из-за стола и волоча по направлению к выходу:
- Проваливай отсюда! – из груди вырвалось шипение.
Не нужно было много сил, чтобы вышвырнуть это почти полупрозрачное создание на снег. Морозный воздух, ударивший в лицо, немного отрезвил, но Адаму уже не хотелось менять своего решения.
Парнишка с ужасом распахнул глаза, смотря прямо в лицо бандиту, на котором застыло непреклонное выражение, но только секунду помедлив, подбежал, хватаясь за руку:
- Па… Я… Я не помнить… Я училь… Моя память… Я не помнить… как имя... Я ни… ничего не помнить, - он сполз на снег, вставая на колени и хватаясь за штанину. Худенькое тельце содрогалось от беззвучных рыданий.
Слезы всегда водили рыжего главаря в некоторое подобие недоумения. Успокаивать он не умел, да и не хотел в данной ситуации, но противный червячок жалости, зародившийся в душе, опять неприятно зашевелился. Схватив парнишку за шкварник, Адам поволок его обратно, усадив на тот же самый стул. Он его не выгнал, значит, придется терпеть некоторое время, а значит стоит добиться большей информации. Клокочущая ярость почти стихла, но чтобы закрепить эффект Адам достал из холодильника бутылку, наливая пол стакана сорокоградусной жидкости.
- Совсем ничего не помнишь? - просто чтобы еще раз уточнить. Это определенно становилось интересно. Не исключено, что мальчишка не такой простой, как кажется на первый взгляд.
Иностранец всхлипнул и вытирая лицо рукавом, и стал вновь тщательно подбирать слова:
- Не помнить... Забыть русиш… Я..Я учить... С...
- Да не реви ты как баба! – это снова начало раздражать. – Где ты живешь то?
Парнишка замер на секунду, а огромные карие глазищи наполнились ужасом:
- Жить… Франция…
- А какого черта ты оказался в глухомани в России?
- Я, - он снова свел брови, будто пытаясь вспомнить. – Глухомани. Что есть глухомани? Я не помнить, - снова всхлипывает. - Вы… Вы хотеть убить меня? Кидать на улица?
От ярости стало жарко. Она клокотала в нутрии и просто не могла не выйти наружу:
- Да ты... – удар пришелся вскользь, только потому, что парнишка инстинктивно дернулся, но был достаточно сильным, чтобы причинить боль. - Я тебя вытащил из сугроба и разморозил, а ты еще в чем-то обвиняешь! – кулаки чесались. Злости было недостаточно одного удара. Зверь внутри проснулся, желая растерзать, причинить боль, заставить молить о пощаде. И мальчишка, кажется, это понимал, потому что его взгляд наполнился ужасом и слезами. Он дрожал, держась за щеку, и весь сжался в комочек.
- Не пялься на меня так, если снова не хочешь оказаться на улице, - прошипел Адам, с силой сжимая край стола. – Так кто тебя хочет убить, ммм?
- Не… Не знать… не знаю, - лепетал он дрожащим голосом . Злость стала уходить постепенно, сменяясь таким-то опустошением. Теперь в электрическом свете можно лучше разглядеть мальчишку. Взгляд цеплялся за шрамы на груди, перемещался к огрубевшей красной коже на запястьях. Эти отметины остались от веревки, но сколько же его держали связанным, что это выглядит так ужасающе? Это навевало мысли об интернате, наказаниях и беспомощности - неприятно, тоскливо, паршиво. Адам вновь сжал кулаки, но не для того чтобы снова ударить, а для того чтобы унять эмоции. Это ненависть к тем, кто обращается к людям как в животным, проснулась вместе с вновь подавшей голос жалостью.
- Был бы здесь Лео, я бы отдал тебя ему проиграться, а так ты просто лишний рот и тут совсем не нужен, - взгляд главаря стал задумчивым. - До утра можешь остаться, а потом тебе придется проваливать.
Паренек некоторое время пытался понять смысл слов, а потом, подняв огромные глазищи, тихо зашептал, а от такого тона внутри все сжалось:
- Но куда я пойду... Зачем вы спасать меня… если я все равно замерзнуть насмерть. Завтра.. . или за..завтра…
- Не знаю, - поморщился рыжий главарь. - Иди в полицию, пусть тебя отправят обратно ... Откуда ты там прибыл, - закурив, он прикрыл глаза, чтобы не смотреть на эти отметины на запястьях, которые постоянно бросаются в глаза.
Некоторое время иностранец молчал, но вдруг резко вскрикнув бросился в ноги, хватаясь за штанины и дрожа всем телом. В его глазах такой ужас, что Адам тоже невольно почувствовал страх:
- Полиций… нельзя… Я убиль… Я убиль… Я кого-то убиль..В..вчера..или… Они посадить меня в тюрьма и отослать в Сибирь, - лопотал он, сжимая ткань в ладошках.
- И что ты хочешь? Чтобы я тебя здесь оставил? А зачем ты мне нужен? – Адаму стоило не малого труда, чтобы отцепить его от себя. И откуда столько силы в этом существе?
- Я просить быть... Пока не вспомнить... Я… может, я иметь деньги во Франция.. Я не помнить... Я дать вам деньги… Много деньги...
А вот это уже другой разговор. Стоит в деле появиться слову «деньги», главарь готов договориться, конечно, не собираясь оставаться в проигрыше.
- Ладно. Но учти если ты гол как сокол, я лично тебе шею перережу за обман.
- Но… Я иметь одежда на мне, - парнишка явно не понял того, что уму сказали, осматривая себя, будто вещи могли куда-то деться. - А соколь это летать? Летать… Летать..птица?
- Придурок! – поморщился главарь, закуривая очередную сигарету. - Это русская поговорка. Ее смысл - если на самом деле у тебя ничего нет, пощады не жди.
- Русский поговорка! - улыбнулся вдруг паренек. - Я знать! Я любить русский поговорка... Сей момент… Работать не волк..не убежить в лес! Мой… мой...ами... ами… друг…говорить это часто.
Постепенно это глупое перевирает русских слов начало забавлять Адама, хотя, скорее всего, дело было еще и в алкоголе принятом внутрь.
- Смотрите, какой умный. А зачем тебе такие патлы? – перевалившись через стол, Адам дернул за разметавшиеся по плечам волосы мальчишки.- Педик что ли?
- Педик? - он снова недоуменно смотрит. - Педикюр? Нет, нет, я не заниматься такой.
Это становиться еще забавнее. Адам даже не пытался смеяться тише. Хохот уничтожал последние капли гнева:
- Это тоже русская поговорка. Мальчиков любишь *бать или девочек?
Было забавно наблюдать, как, снова чувствуя какой-то подвох, иностранец пытался сообразить, что же от него все-таки хотят:
- Я... я, кажется, не дружить ни с кем...Я быть один. Я не помнить никто. Только Игорь… О! Игорь! Его звать Игорь! Он учить меня русский! – лучезарно улыбнулся паренек, вспомнив что-то важное.
- Я тебя спросил, зачем тебе такие волосы длинные. Ты гомик, гей, нетрадиционной ориентации или еще как-то сказать? – в голосе Адама зазвучали железные нотки, по которым было понятно, что лучше бы он ответил, что это не так.
- Аааа! Вот вы про что! Простите, я плохо понимать. Я знать русиш хорошо, но забыть… Я вспомнить, обязательно! Я... я нормальный ориентация, наверное. А волосы... Вы не любить мои волосы? Я помнить, что оставить их почему...
- Заткнись! – резкий рык, прервал поток исковерканных слов. – Противно, что нормальный парень носит такие патлы, - хмыкнул главарь. - Надоел ты мне. Иди туда, откуда пришел и ложись спать, а завтра побеседуем еще.
На улице уже светало, а голова у Адама как будто железная и гудит, а еще этот схватил за руку и снова лопочет:
- Мерси… Мерси… Спасибо вам большой. Вы очень добрый. Вы мне нравиться.
«Придурок!» - а из груди вырвалось только сдавленное рычание. Расстояние до двери было преодолено гораздо быстрее, чем на кухню.
- А ты мне не нравишься! – запоздалый ответ был слишком громким. - Спи, давай, и чтобы без моего разрешения не выходил, если жизнь дорога! – захлопнув дверь прямо перед носом паренька, Адам широкими шагами направился к себе в комнату, а в голове все еще стучали яростные мысли.
«Придурок. Идиот. Нужно было вышвырнуть».
«Учитель! Заберите меня отсюда, пожалуйста, пожалуйста, я не хочу снова к ним, мне плохо, мне больно, я не хочу жить, я боюсь умереть. Учитель... пожалуйста…»
Сначала был ужас. Я чувствовал себя животным, на которого идет охота. Позади с бешеным рычанием неслись псы. А я бежал, бежал, спотыкался, падал, вскакивал на ноги и снова бежал. Но, в конце концов, я упал и больше не смог подняться. Это было так трудно – кажется, труднее, чем бежать, - неподвижно ждать смерти. Вернулся холод. Сердце бешено пульсировало в висках, оно пыталось заставить меня подняться и продолжить борьбу. Но я ведь такой слабый, такой трусливый… Перед глазами проплывали снежинки. Неспешно покачиваясь на невидимых качелях, они ложились мне на лицо, пытаясь укрыть собой от безжалостного мира. А когда я закрыл глаза, они подхватили меня своими тонкими хрустальными руками и понесли в небо. Я кружился вместе с ними, а где-то там, вверху, распахивались ворота Рая…
Очнулся я посреди ночи от дикого чувства голода. В голове было чисто и пусто. Где я? Здесь тепло. Последним моим воспоминанием был холод. И еще… помню как будто лицо…мужчины… Очень смутно. Я опустил голову и осмотрел себя. На мне только белье. Какая-то одежда на постели. Моя? Вся грязная и влажная. Я купался в проруби? Ничего не помню. Даже не помню, как меня зовут. Что мне теперь делать? Наверное, нужно все-таки натянуть эту одежду и пойти искать людей. Темные коридоры… Кстати, в той комнате на окне была решетка. Я в тюрьме? Но где тогда охрана?
Приоткрытая дверь. Может, там будет кто-нибудь, кто пожалеет меня? Снова решетки на окнах. Как же это угнетает. Здесь спит кто-то. Да, это он! Я видел его во сне! Или в бреду… Проснись, проснись… Какое странное чувство. Наверное, я просто давно не прикасался к теплому, живому существу. Он просыпается и вскакивает, а я говорю, что хочу есть. Он не понимает, я не понимаю его, но вспоминаю, что сам родом из Франции. Показываю знаками. Понял, наконец. Сводит густые брови под самую переносицу и смотрит сурово и раздраженно. Почему-то я ожидал такой реакции. Когда он хватает меня за запястье, прикосновение отзывается болью. Скашиваю глаза. У кистей – воспаленные ободки. Подавляю вздох и спешу за ним - на один его шаг приходится по два моих.
Русский! Вот кто он! Значит, я в России? Но что я делаю здесь? И, кажется, я смутно припоминаю этот язык. Я точно учил его. Но когда я благодарю за угощение на ломаном русском, меня выбрасывают на улицу. Я что-то не так сказал? Все тело сковывает страх, но опасность замерзнуть насмерть слишком велика. И слишком хочется снова прикоснуться к нему, теплому, и громко, долго плакать. Змей боли и обиды разворачивает свои склизкие кольца в душе, но я совсем не злюсь на него, нет. Скорее совсем наоборот, мне неловко причинять ему неудобства своим назойливым присутствием. Он не выбросит меня. Он добрый. Я верю. Я знаю.
Когда по моей щеке проходится звонкая оплеуха, слезы просто застилают глаза, я не вижу ничего за ними. Почему ты бьешь меня? Я хочу только лишь теплый угол и немного времени, чтобы вспомнить, кто я. Не смотри на меня с такой злобой и ненавистью. Лучше вообще никак не смотри. Начинаю понимать твои слова, хотя и без них можно обойтись. Я могу читать тебя по морщинкам на лбу, по горящим злобой глазам, по спрятанной в сжимающихся кулаках доброте. Как обухом по голове ударяет воспоминание. Воспоминание и осознание. Мне нельзя в полицию! Нельзя ни в коем случае! Видишь, меня даже ноги не держат. Можно еще немножко подержаться за тебя, еще немножко поплакать? Что ценно в этом мире, куда я попал, хотя совсем не хотел этого? Что я могу предложить как выкуп, чтобы побыть еще немного живым? Наверное, если пообещать тебе денег… Это подло и нечестно с моей стороны, ведь я не знаю точно, есть ли у меня деньги во Франции, я не знаю, кто мои родители, есть ли они у меня вообще. Но ты все-таки соглашаешься. Я не буду обузой, я буду помогать, чем могу. Готовить, убирать дом. Да, это именно дом, а не тюрьма, как мне показалось сначала. Ты мне нравишься. Очень.
А здесь, оказывается, живет очень много людей. Наверное, вы что-то вроде банды. Вот и хорошо. Если я действительно убил человека, здесь мне самое место. Я – и убил. Это кажется диким и немыслимым. Сейчас я не чувствую в себе сил не то что убить, а даже ударить кого-то. Я действительно маньяк, или меня просто довели до такого состояния? Жутко. Но им нравится моя еда. Похоже, я умею готовить. Само собой получается. А потом приходишь ты и поручаешь мне приготовление пищи для всех вас. Я так рад! Тебя зовут Адам. Такое необычное имя, и все же оно тебе очень подходит. Адам. Адам. Повторяю несколько раз шепотом. Адам. Отдает силой и яблоками. Райскими.
Книги! Вот что поможет мне вспомнить, как правильно говорить по-русски, как правильно думать по-русски. Я хочу думать о тебе на твоем родном языке. Французский для этого не годится. Почему-то я не чувствую никакого теплого отношения к своей родине. Она кажется чем-то забытым и ненужным, как старые износившиеся башмаки. У тебя, оказывается, есть так много книг! Но ты, по-видимому, к ним никогда не притрагивался. Жаль. Если бы они пахли тобой, мне было бы еще приятнее переворачивать страницы. Многое здесь мне пока не понятно. Зато в одной книге я нашел очень милое слово – «Рыжик». Оно так тебе подходит. Жаль только, я никогда не смогу сказать этого вслух.
Я постепенно начинаю вспоминать. Но все мои воспоминания какие-то грустные. Например, что моих родителей больше нет на свете. Мне нравится думать о них, на душе сразу становится светло, и в то же время печально. Я совсем один в этом мире, и от одиночества хочется лезть на потолок. Но потом приходишь ты, и мне становится легко. Ты не зовешь меня по имени, хоть я его и вспомнил. Наверное, оно не нравится тебе так же, как мои слишком длинные волосы. И мой плохой русский. Я вызываю у тебя раздражение, и мне плохо от этого. Мне хочется все время благодарить тебя, но видеть лишний раз твои хмуро сведенные брови – выше моих сил.
Кажется, каждый вечер после выезда куда-то, вы напиваетесь. Мне это непривычно, но я стараюсь не обращать внимания. Это ваша жизнь, я не имею права в нее вмешиваться каким-либо образом. Стараюсь вести себя тихо и незаметно. Ко мне пристает один из твоих друзей. Мне противно, но я на него не обижаюсь – ведь он твой друг. К тому же ты довольно резко запрещаешь ему приставать ко мне. И снова приходится бороться с всепоглощающим чувством благодарности. Оно настолько сильное, что хочется упасть тебе в ноги, и целовать землю, по которой ты ходишь. Но это слишком. Это чересчур. Это уже не просто благодарность. Что со мной? Нужно поскорее уйти отсюда, чтобы подумать.
Приношу тебе завтрак прямо в комнату. Ты доволен. А я-то и вовсе счастлив. У тебя такая красивая улыбка! Хочу видеть ее постоянно… Я больше не буду тебя раздражать! Я отрежу волосы.
Мне так легко разговаривать с тобой. Ты все время говоришь такие забавные вещи, что хочется смеяться. Наверное, я постоянно улыбаюсь при виде тебя, это так глупо. Надеюсь, ты не догадываешься, насколько сильно мне нравишься. Ты, кажется, забыл, что я убил кого-то. Но узнав об этом снова, ты остался спокоен.
Хотя оказывается, что тебе все равно, как я выгляжу. И это больно. Я не представлял, что будет так больно от твоего безразличия. Хочу назвать тебя милым хотя бы в мыслях, но не смею. Я должен вести себя естественно, и не подавать виду, что…
АПД 1
С некоторых пор жизнь изменилась и, несмотря на то, что Сорель жил среди банды короткое время, эти изменения очень даже ощущались. Радовало, что не приходилось есть горелую яичницу по утрам или закупать вермишель быстрого приготовления коробками. Дав задание французу заниматься домашним хозяйством, Адам явно не прогадал. Правда, многое в этой истории раздражало рыжего главаря. Во-первых то, что парнишка был явно не приспособлен к подобному обществу и слишком вежливо общался с быдлом, из-за чего тут же был воспринят как маленькая шлюшка. Адам пригрозил паршивым педикам не трогать парня, пообещав жестокую расправу в случае неповиновения. Во-вторых, Сорель не знал простых истин, ну хотя бы что заворачивать колбасу в блины куда вкуснее, чем есть сухие лепешки. Ну и третий, самый веский фактор был в том, что Адам стал относиться к нему как к младшему брату. Смотря на это несомое полупрозрачное существо, хотелось заботиться и радовать хоть чем-то, а вот придумать, что бы такого сделать в ответ не получалось. Это злило, сильно злило, но ярость останавливалась где-то в груди, и какая-то преграда не позволяла распускать руки. Сорель был, наверное, единственным, кого Адам не бил, ведь тот случай в начале знакомства рыжий главарь просто не брал в расчет. Даже своему брату он иногда давал подзатыльники чисто в воспитательных целях, а вот проучить Сореля не было никаких сил, по простой причине, что Адаму казалось, что даже легкое прикосновение выбьет из него дух.
Конечно, было и еще одно положительное качество в характере парнишки – ненавязчивость. Адам его почти не видел, позволив не присутствовать на попойках. Сорель много читал, но главарю было на это все равно, хотя слишком образованные и интеллигентные личности его порядком напрягали. Иногда парнишка удивлял Адама, но эти вещи он предпочитал списывать на то, что парень иностранец, а это почти что инопланетянин. Он почему-то принес завтрак в постель, объяснив это тем, что ему так делали в детстве, и было приятно. Но Адам-то не ребенок. Непонятно. Отказываться рыжий не привык и решил не принимать этот инцидент близко к сердцу или как-то его анализировать.
Но дальнейшие события все-таки удивили довольно сильно. Когда в очередной раз решив оторвать парня от чтения и заставить поесть, Адам застал его перед куском стекла с ножом, он подумал, что Сорель решил покончить с собой. Но парнишка объяснил такое поведение тем, что хочет отрезать волосы потому что они не нравятся ему – Адаму. Это было более чем странно. Сам парень давно наплевал на мнение окружающих, решив для себя, что то, как он выглядит и чем занимается - его личное дело.
- Да какая разница, нравятся они мне или нет? - тогда ответил Адам, растерявшись от странного взгляда парнишки, в котором смешалось растерянность, смущение и испуг. - Если хочешь их обрезать, то поедем завтра в парикмхерскую и сдадим за деньги. Жаль, если такая красота просто так пропадет.
Вроде бы слова как слова, а Сорель оживился, стал счастливее, что ли:
- Так Вам они все-таки нравятся?
- Мне все равно. Это же твои волосы. И тебе виднее: нужны они тебе или нет, - пришлось ответить грубо, нахмурив брови для большей убедительности. Парень так не сможет выжить в этом мире, каждый раз спрашивая окружающих нравится им то или иное.
- Все равно? - вздыхает он и опуская голову. - Ну ладно. Тогда я подожду пока... Может, вспомню что-нибудь связанное с этим.
«Ну и чего он сник?» - Адам искренне не понимал, с чем связанна такая резкая смена настроения. Пришлось настоять на том, чтобы Сорель пошел ужинать вместе со всеми, устроив чествование повара, чем прежде рыжий главарь сроду не занимался, а уж тем более не мог представить, что скажет что-то подобное:
- Давайте поднимем бутылки за нашего повара. Не побоюсь этого слова, который готовит лучше Лео. Ура!
Тогда все поддержали дружным «ура», а Сорель, краснея, наконец улыбнулся, сам Адам почувствовал какое-то непонятное удовлетворение. Будто только что решилось что-то важное.
Казалось, все члены банды, за исключением нескольких извращенцев, стали принимать Сореля за своего. Даже немного было жаль, что когда он все вспомнит, то вернется к прежней жизни. К тому времени Адам уже не думал о тех деньгах, которые пообещал француз за возможность жить среди них. Были вкусные завтраки и ужины, а акцент, немного раздражавший рыжего главаря, постепенно стал почти незаметным. Сам Адам не привык получать что-то и не давать ничего замен и для себя решил, что будет охранять парнишку от домогательств.
В этот вечер все начиналось мирно. Стол как всегда был богатым, а закупленное накануне спиртное лилось рекой. Сорель тихо сидел в уголке стола, ковыряясь в тарелке, а Адаму все время хотелось возмутиться по поводу аппетита и худобы паренька, но в присутствии парней, этого было нельзя делать. В этом обществе или ты смеешься над кем-то, или обсмеют тебя. В какой-то момент француз, как всегда, тихо встал и отправился к себе в комнату, вероятно, вновь читать эти скучные книжки. На этом месте можно было бы расслабиться, если бы почти сразу еще двое не отделились от веселой компании, отправившись следом. Сразу бить тревогу не имело смысла. Нужно было подождать, прежде чем начинать беспокоиться. Да, это было именно беспокойство, притом гораздо более острое, нежели которое рыжий главарь испытывал по отношению к своему брату. Эти двое не возвращались, а внутренний голос уже не шептал, а кричал не медлить больше. Резко встав из-за стола Адам направился в комнату Сореля, хрустя пальцами в сжатых кулаках.
«Если только попробуют его тронуть, по стене размажу», - рычал зверь внутри.
Звуки пьяного дебоша из кухни не давали нормально улавливать звуки, доносившиеся из комнат, но сдавленный крик было сложно не услышать. Словно электрический ток прошел через все тело, запульсировав в груди. Подойдя ближе и еще не успев разнести в щепки дверь, Адам чуть не зарычал от голосов, доносящихся из комнаты:
- Держи его крепче! Эй, малявка, спокуха. Тебе понравится, я гарантирую...
Адам на секунду даже забыл, что эти уроды, которые решили мучить беззащитного парнишку, - его братья. Вышибая ногой дверь, он был уже готов придушить их собственноручно. Один из них держал Сореля, скрутив руки за спиной и вдавив лицом в стену, а второй пытался стянуть штаны, явно даже не намереваясь их расстегнуть. Сорель извивался, пытался вырваться, но с его силой это было невозможно. От грохота открывшийся двери один из извращенцев от неожиданности выпустил ручки парнишки, а тот в свою очередь, вывернувшись из рук другого, бросился прочь из комнаты. Сверкнувшие на глазах слезы привели Адама в еще большее бешенство.
- Ну блядь, Адам, всю малину испортил...
- Педик гребанный, я тебе что говорил? Тронешь его, и я лично тебе покажу, что это такое! Говорил? Эй, что стоишь, пялишься, подержи-ка его. Малину продолжим, - просто разбить нос было недостаточно. Клокотавшая в груди ярость требовала наказать сильнее.
Он, кажется, оторопел от такого разворота событий, но вероятно мысль, что своему-то Адам точно ничего не сделает, заставляла язвить дальше:
- Не гони, Адам. Это всего лишь очередная маленькая шлюшка. Я просто хотел поиграть. За того ублюдка, который увез Лео, ты бы так не заступался. Или для себя приберегаешь, а?
- Ты, падла, этот мальчишка на тебя батрачит и жрать тебе готовит, и он не из паршивых мажоров, этого вполне достаточно, чтобы относиться к нему как к равному. И скорее кто ведет себя в этой ситуации как шлюха, то это ты, - схватив за грудки, Адам что есть силы встряхнул обидчика Сореля, - это последнее предупреждение. И я выполню угрозу, даже не смотря на то, что я не педик, как ты. Если не сам, то найду палку потолще. Понял?
- Понял, понял, частная собственность..., - кривится он. - И долго он будет здесь жить? У нас же не приют для бездомных собачек.
Кулак аккуратно прилетел прямо в нос, а сам извращенец начал сползать по стенке, хрипя от удара под дых.
- Сколько нужно столько и будет, - вытирая руку об штанину, заявил Адам. - Если ты займешь место повара, и никто не отравиться горелой яичницей, то поговорим. Иди, спроси у парней, желают ли они есть то, что ты готовишь, или мальчишка, - резко развернувшись, Адам поспешил на поиски Сореля. Не хватало чтобы он с перепугу наделал каких-нибудь глупостей.
«Странно, почему-то хочется называть его мальчиком».
Хоть база была и не большой, но потребовалось приложить усилия, чтобы найти Сореля. Тихие всхлипы из одной из кладовых, не использовавшихся по назначению, были едва слышны, но острый слух Адама уловил эти звуки. С осторожностью, приоткрыв дверь парень ступил в темную комнату без единого окна. В тусклом свете из коридора можно было различить худенькую фигурку, забившуюся в угол комнаты. Он сидел на корточках, спрятав голову в коленях, и тихо всхлипывал. Он услышал шаги и резко вскочив метнулся в противоположный угол, но понял что спасения нет затрясся от страха, пока наконец не понял, кто именно зашел в комнату.
- Адам… - голос дрогнул, и паренек вновь обессилено опустился на пол, кажется, рыдая еще сильнее.
Опять это чувство непонятное в груди. Адам почему-то не рассердился от чужих слез, но совершенно не знал что делать. Замерев в проходе, он несколько секунд смотрел на дрожащую от слез фигурку.
- Сорель, прекращай разводить мокроту. Они ублюдки и с них нельзя ничего взять. Пока мой брат жил здесь они так же к нему домогались. Педики, что с них еще взять. Но после того что я им пообещал тебе больше волноваться не о чем. – Адам осторожно подошел ближе, садясь на корточки перед ним.
Паренек поднял, полные слез глаза, вновь заставив пошевелиться непонятному чувству внутри, и тихо пролепетал:
- Спасибо...Вам…большое. Я..я...надеюсь, что...все будет хорошо... Я вспомнил… вспомнил, что со мной делали... – голо сорвался переходя на шепот, а в глазах отразился такой ужас, что рыжему главарю стало не по себе. Сорель спрятал лицо в ладонях и затих, толи пытаясь успокоиться, толи стараясь скрыть слезы от Адама. Хотелось спросить «И что же?», но слова застряли в горле.
- Слушай. Все наверняка паршиво. Но ты мужик и стоит , - Адам на секунду задумался, подбирая слова, - Быть сильнее.
Парнишка снова поднял глаза, слабо улыбаясь: - Да… да, вы правы... Это уже прошло, все прошло, - он то и дело вытирал лицо рукавом. - Я попробую быть сильнее, - а слезы все равно катились по щекам, но это не раздражало – это было мило. Хотелось что-то сделать, но вот что, Адам не знал, не зная куда деть руки, наконец пристроив их на плечах паренька и обняв, будто маленького мальчика:
- Слушай, давай уже на "ты".
Сорель, громко всхлипывая, прижался лицом к груди, цепляясь руками за плечи:
- Хорошо. Это ведь значит, что мы друзья, правда? – прошептал он, не поднимая головы и теснее прижимаясь к защитнику.
- Да, это именно это и значит, - вздохнул с облегчением Адам, поглаживая паренька по спине - Ну, прекращай, успокойся.
Можно было прикоснуться к шелковистым волосам, разметавшимся по спине. Почему-то вдруг стало нехорошо от мысли, что он прежде желал это сделать, но осознание пришло только что. Методичные поглаживания по острым лопаткам, спускаясь ниже по позвоночнику – ощутив каждый изгиб, пересчитав все позвонки. Всхлипывая, становятся все тише и тише, пока совсем не затихают. Даму на секунду показалось, что Сорель заснул у него в объятиях, но тихий голос развеял абсурдные предположения:
- А сколько Ва… тебе лет, Адам?
Такой странный вопрос. А помнит ли рыжий главарь сколько? Приходиться на пару секунд задуматься, вспоминая, с чем поздравляли в последний раз, прежде чем ответить:
- Двадцать три было в ноябре. А тебе? – «Шестнадцать, семнадцать не больше».
- Значит, у тебя день рождения уже прошел… Как жаль. Мне... мне девятнадцать, кажется. А день рождения в мае, - парнишка, явно не собирался вырываться из объятий, удобнее устраиваясь.
«Надо же, не угадал», - ухмыльнулся Адам, продолжая скорее по инерции поглаживать парнишку по спине:
- Дни рождения это дело наживное. Они приходят каждый год.
- Да, это, правда, - в голосе Сореля звучит улыбка. Он с явной неохотой отстраняется и даже в темное видно, как потемнели его щеки. Неужели покраснел? - Хочешь узнать, как я оказался в лесу?
Возникает чувство, что рассказ будет не из приятных, поэтому брови Адама сходятся на переносице, а в руках появляется сигарета. Привычка выработанная годами – вдыхая табачный дым проще воспринимать любую информацию и принимать решения.
- Хочу. И буду не против если ты расскажешь.
- Я вспомнил только последние события... Я.. меня, кажется, держали взаперти на вилле недалеко отсюда. И в тот день... пришло много мужчин...Они были немолодыми - лет под сорок. Они нашли меня, хотя я прятался, забился в самый дальний угол. Они… - он сморщится, закусывает кулак, чтобы хоть немного успокоиться и подавить рождающиеся в груди рыдания. - Они связали меня... И хотели... Понимаешь... По очереди... Но я спрятал нож под майкой... Наверное, это было уже не первый раз.. И у меня получилось вспороть живот одному из них. Но их было много... Тогда они выбросили меня на улицу и спустили собак...огромных...я убежал. Не знаю как...И Вы…Ты спас меня.
От каждого слова, срывающегося с губ Сореля – маленького, беззащитного мальчика, ярость росла все сильнее и сильнее. Хотелось прямо сейчас найти этих ублюдков и отрезать им яйца, вспороть животы, вырвать ногти. Адам не мог найти никаких слов кроме потока ругательств, прерывающихся на предложение:
- Если ты скажешь, где эта вилла мы можем пойти и прирезать их всех! По крайней мере, тут тебе нечего бояться, прорычал он, сжимая и разжимая кулаки.
Сорель поднял глаза, в которых уже высохли слезы, и в них была благодарность и нежность. Вдруг он потянулся и провел тонкой ладонью по щеке рыжего главаря, но тут же словно ошпарившись, отдернул ручку:
- Вы и так слишком много сделали для меня. Спасибо тебе, Адам, я обязан тебе жизнью. Не нужно резать...
Это было странное чувство. Слишком нежно, слишком непривычно, слишком интимно. Адам дернулся, отшатываясь от паренька и стараясь сделать вид, что ничего не заметил, хотя внутри родилось какое-то неприятное и непонятное чувство:
- А стоило бы перерезать всех! – процедил он сквозь зубы, затягиваясь. – Слушай, если сидеть дальше на полу то можно простудиться. Пойдем, я провожу тебя до комнаты.
- Да, хорошо, спасибо…
Послушный, кроткий, нежный и слишком впечатлительный, боящийся дать сдачи и до неприличия красивый, не смотря на свою болезненную худобу, этот мальчик что-то нарушил в душевном равновесии Адама, заставляя думать про него только уменьшительно-ласкательными прилагательными и остро реагировать на его эмоции. Это должно было раздражать, злить, бесить и еще тысячу негативных эмоций, но не делало этого. Рыжий главарь стал уже задумываться, что вероятно это какие-то отеческие чувства проснулись в его двадцать три года, но так как родителей не было уже очень давно сравнить или спросить что-то не было никакой возможности. Оставалось ждать и наблюдать, ведь к самокопание и самоанализ были слишком сложными словами в лексиконе главаря.
АПД 2
Совсем нет аппетита... Хотя я и раньше ел не много, но теперь вообще ничего не хочется. И ночью так трудно заснуть, что верчусь чуть ли не до рассвета. А мысли, которые посещают мою не слишком здоровую голову, разнообразием тематики не отличаются. Непередаваемое наслаждение доставляет обсасывать в подробностях каждый взгляд, каждое слово, всякую интонацию и улыбку. Сегодня они даже пили в мою честь, и тост произнес Адам, и так очаровательно улыбался при этом… Ловлю себя на том, что уже минут десять бессистемно вожу вилкой по тарелке, отгребая картошку в одну сторону, а овощи – в другую. Понимаю, что сегодня уже точно ничего не съем и решаю пойти почитать перед сном. Ну, или перед тем, что у меня теперь сном называется. Бросить на него последний взгляд и мысленно пожелать сладких снов. Все, самый главный вечерний ритуал окончен. Сплетение полутемных коридоров… Я уже здорово научился в них ориентироваться. Да и это место успело стать немного родным. Мелькают воспоминания о доме во Франции. Кажется, он был огромным, но почему-то совсем не уютным. Я так погружен в свои мысли, что не слышу гулких шагов за спиной. А в следующий момент меня хватают за руки и запихивают в первую попавшуюся комнату.
- Эй! Вы что! Отпустите меня! Что такое?!
Однако мои возмущения и отбрыкивания методично игнорируются. Я пока не понимаю, что им нужно, но тут на выручку приходит воспоминание. Ох, уж лучше б оно не приходило…
На моих запястьях – веревки, стянутые настолько туго, что руки немилосердно пекут. Я подвешен к какому-то крюку и не могу двинуть ногами – наверное, они связаны тоже. Я наг. Огромные мужские ладони трогают меня, сжимают ягодицы, и приходит ослепляющая боль…
Вернувшись в реальность, я плачу, и не могу остановить слезы. Начинаю вырываться с еще большей силой, но хватка от этого становится только крепче.
- Не надо, прошу вас! Перестаньте!
- Держи его крепче! Эй, малявка, спокуха. Тебе понравится, я гарантирую...
Оглушающий удар – и кто-то врывается в комнату. Почувствовав, что хватка ослабла, я рванулся изо всех сил – поскорее прочь, прочь из этой ужасной комнаты с жестокими и подлыми людьми. Убежать, спрятаться, скрыться…
Дурак, дурак, дурак… Ну зачем я его трогал? Распустил руки! Но я просто не мог сдержаться. Он такой добрый, такой благородный. И так отчаянно хотел меня защищать… Не могу в себе держать столько нежности, рано или поздно я просто перестану себя контролировать, как сегодня. Сегодня я сам себе признался, что люблю его. И эта любовь проникла в мое сознание вся, целиком, и меня бросило в жар, и земля начала уходить из-под ног. Адам… Слишком много зла я вспомнил, был слишком несдержан, но ты обнял меня, ты успокоил меня, и я совсем потерял голову. И как всегда не мог заснуть.
А наутро я уже простил им, и мы увлеченно жарили гренки. Правда, ребята немного увлеклись, из-за чего гренок вышла целая гора. Но, я думаю, с их здоровым аппетитом этот Эверест они быстро преодолеют. Я заметил, что утро для меня начинается не с лучами солнца, которые заливают комнатку, а с твоим приходом на кухню. Только сегодня у тебя между бровей залегла морщинка, и скоро я узнал этому причину: за мной приходили. Страх сковал все мое тело, но зеленые глаза приказали мне успокоиться. Под их защитой я мог не бояться ничего. И я доверился и подчинился.
Я ворочался с боку на бок, зарывался лицом в подушку и считал слоников, но зудевшее во всем теле желание видеть тебя сейчас, немедленно, никуда не уходило. Я вздохнул и сел на кровати, свесив ноги. Рискнуть, или мучится до утра? Восемь часов сосущей пустоты внутри… Я опомниться не успел, как уже шел по коридору, стараясь ступать как можно тише. А потом, словно во сне, гладил тебя по волосам и целовал в лоб, не решаясь пойти дальше. Не знаю, сколько я так просидел у твоего изголовья. Но когда горизонт начал светлеть, я ушел, прикрыв за собой скрипучую дверь. Пока шел – вздрагивал от каждого шороха, но ты, наверное, продолжал так же сладко спать в своей постели, не подозревая о моем дерзком ночном визите. Как на удивление, после этой ночи мою бессонницу как рукой сняло. Как только голова касалась подушки, я засыпал, и даже когда хотел не спать, глаза предательски слипались, отказываясь подчиняться усилиям воли.
С нетерпением ожидая прихода вечера, я лепил котлеты, и представлял себе, как ты будешь шарить по кастрюлям, когда придешь, как будешь спрашивать про мясо и довольно улыбаться, когда я скажу, что мясо сегодня в меню есть. Улыбка ни на секунду не покидала губ, так, что скоро уже начали болеть щеки. И вот наконец на улице раздался знакомый шум. Я еле сдержался, чтобы не побежать встречать тебя, и уже снимал фартук, как вдруг услышал в знакомом гаме новые – женские голоса. Я напрягся и, прибрав со стола, ушел из кухни, пробираясь под стеночкой. Наконец, я дошел до гостиной и выглянул из-за угла. Да, так и есть – сегодня с вами пришло пять девиц, судя по раскраске – явно легкого поведения. Одну из них ты и облюбовал. Она сидела у тебя на коленях, обвив руками шею, и смеялась, а ты трогал ее грудь. Услышав скрип собственных зубов, я опомнился, и пошел прочь отсюда. Все и так было ясно. В груди клокотала ярость, а больше всего потому, что я представлял себя на ее месте. Слишком ярко представлял. Чувствовал твои горячие ладони на своей коже, видел твою улыбку, обращенную только ко мне, и принадлежащую только мне, мне одному! И словно вода заливала уши – шум затихал, превращаясь в одинокие слабые выкрики, а потом и вовсе сошел на нет. Я сполз по стене на пол. Слезы, смешиваясь с возбуждением, душили меня, и я чувствовал себя одиноким, покинутым и совершенно беспомощным, а картинки все вставали в воспаленном мозгу, как реальные, и от этого было еще хуже. О, как бы я хотел оказаться на ее месте! На месте этой чертовой дешевой проститутки… А ей ведь все равно. Сегодня один, завтра другой, послезавтра – третий. А ты у меня всего один, Адам, один такой, что кроме тебя мне ничего не надо в целом мире. И я не могу даже поцеловать тебя, хоть один-единственный раз…
Этой ночью я больше плакал, чем спал, и наутро настроение было совершенно отвратительное. Приготовив завтрак, я пошел на улицу. В первый раз вышел за все это время. Толстый слой снега укрывал землю, и когда я шагал к деревянной колоде, брошенной посреди двора, оставлял глубокие – по колено – следы. Устроившись на холодном дереве, поджав ноги в чужих, а потому огромных, сапогах, я подобрал длинную палочку и принялся чертить ею на снегу бессмысленные знаки. А мысли бесконечным потоком летели в дом, к тарелке горячей каши, в которую то и дело ныряет ложка, неизменно попадая к тебе в рот. Я вздохнул и улыбнулся, а потом насупился снова. Адам, Адам…
Но потом пришел ты и развеял мою грусть по ветру, как всегда. Ты часто упоминаешь своего брата – Лео. Я бы очень хотел с ним познакомиться. Наверное, он очень милый и добрый. И у него есть любовник… От этой мысли меня снова бросает в жар и приходится опустить глаза и сцепить зубы, чтобы ты не заметил моего румянца. Хотя он все равно предательски проступает на бледных щеках. Жарко, жарко, жарко…
Сегодня выходной, и ты решаешь потратить его на меня. Вся горечь прошлой ночи забывается, как можно думать о ней, когда сама необходимость диктует прижиматься к тебе как можно ближе, чтобы не упасть? Можно дышать тебе в спину и иногда вытягивать губы для незаметного поцелуя, а потом краснеть и прятать лицо все в той же широкой спине. Ты покупаешь мне новую одежду и несколько книг, которые для меня являются настоящим сокровищем. И ты смеешься… Так весело смеешься, любимый, что мне приходится вперивать глаза в пол, чтобы скрыть там свое обожание.
Вечером мы играем в карты на одежду. Я ужасно смущаюсь, когда выигрываю у тебя, потому что просто не могу не смотреть на твое тело, смотреть жадно, и не думать, что этот взгляд, наверное, выдает меня с потрохами. А в конце игры, когда остаемся мы с тобой, и играем на то, кому прыгать в снег, я пускаюсь на любые уловки, лишь бы только проиграть. И все-таки проигрываю. Когда снег облепляет тело, меня греет мысль, что ты сейчас в теплой комнате, и тебе не грозит простуда. Но когда я возвращаюсь, тебя там не обнаруживаю. Наверное, ушел спать…
Несколько ночей я сплю беспокойно, и мне снятся очень странные сны. Бесконечные темные коридоры, каменные плиты и дверь. Знакомая как будто дверь, но на утро я слабо помню ее очертания. С каждым днем мне все сложнее отводить взгляд, и не пялиться на тебя бесконечно, ловя каждый вздох. Мне все сложнее останавливать себя на желании взять тебя за руку, особенно когда мы наедине. Спасает только то, что в такой шумной компании это случается редко. Чувствую, я скоро начну просто сбегать от тебя, не имея сил противиться этой слабости.
А однажды ночью я обнаруживаю себя стоящим посреди чужой комнаты, а напротив меня, на фоне окна, вырисовывается чей-то темный силуэт. Я в страхе вжимаюсь в стену и бормочу какие-то извинения. Но страх проходит, сменяясь жутким смущением, когда я по голосу узнаю Адама. О господи… Что же я… Что я делал здесь, что разбудил его?! Как же стыдно… Но ты говоришь, что я просто зашел, и не делал ничего. Это успокаивает. Значит, не успел набедокурить… Слава богу. Не знал, что страдаю лунатизмом. Впредь надо быть очень-очень осторожным. Ты кладешь ладони мне на плечи, а я смотрю тебе в глаза, и смотрел бы так до бесконечности. А когда ты говоришь, что хочешь заботиться обо мне, от нежности снова захватывает дух, и я беру твою ладонь в свои руки, и подношу ее к своей щеке. Неосознанное и глупое движение, но я почему-то знаю, что ты не отберешь руку сейчас…
И я не ошибаюсь. Твоя ладонь сама начинает скользить по моей щеке, и это кажется мне волшебством. Вот так сбываются самые отчаянные желания… И я буду последним дураком, если не воспользуюсь этим. Только не думать, ни о чем не думать… Это спасет. Чувствую, как ты пальцем очерчиваешь мои губы и сердце начинает биться так быстро, что сейчас выскочит из груди. Целую теплую кожу и прижимаю ладонь к губам… Что теперь будет, боже, что теперь будет… И когда я уже совсем готов к тому, что ты оттолкнешь меня и прикажешь убираться, твое горячее дыхание опаляет мои губы, а через мгновение ты целуешь меня… Ты по-настоящему целуешь меня, так, как я даже не мечтал… Я задыхаюсь от переполняющих меня чувств, бессистемно глажу твое лицо, и дрожу… Так хочется всего, и сразу… И тут приходит осознание, что я – жалкий врун; осознание, заставляющее меня отстраниться. Я ведь говорил ему, что вовсе не гей, что нормальной ориентации! Тогда я еще сам не знал, а теперь уже поздно…
- Я..я, получается, обманул тебя.. я на самом деле не нормальный... я.. я сам не знал.. а теперь уже поздно... потому, что я люблю тебя, Адам..
О боже, неужели я сказал это?! Зачем, зачем, ну зачем?! Теперь… А что теперь? Неужели я испортил все, что мог испортить? Нет сил ждать твоей реакции, нужно бежать, скорее бежать, пока могу…
Аффтары: Пося-сан, Люпи
Рейтинг: R, наверное
Бета: нет такой
Размер: как получиться
Статус: пишецо
Предупреждения: осторожно, слэш! (а кто-то сомневался?), нецензурная лексика
Пейринг: Адам, Сорель и куча левого народа
Размещение: та кому оно надо
Начало
* * *
И надо было так случиться, что именно возвращаясь с честно украденным товаром, машина засела в сугробе настолько, что человеческих сил было не достаточно, чтобы ее оттуда вытащить. Это было не самое лучшее завершение дня. Половина банды осталась на базе, а на дело поехали самые надежные и аккуратные. Все прошло гладко, и Адам уже предвкушал, как легко будет сбыть этот товар, а потом устроит грандиозную пьянку по этому поводу, а тут эта неприятность. Ночной буран не прошел даром - напрочь замел все дороги, устелив землю сугробами по колено. И если утром еще можно было легко проехать, то теперь без старого доброго внедорожника машину никак не вытащить, тем более с грузом на руках.
Громко матерясь, стуча зубами от мороза и жмурясь от летящих прямо в лицо крупных снежных хлопьев, Адам и его братья, как называли себя бывшие интернатовцы, продвигались через небольшой березняк, напрямую к базе, расположенной на самой окраине города в развалинах бывшей тюрьмы. Было неудобно из-за тяжелой техники, хотелось курить. Адам то и дело ругал нерасторопных парней, стараясь прибавить шаг и не свалиться при этом носом сугроб.
- Может стоило пригнать УАЗик и вытащить машину, чем переться черти куда с этим хламом? - ныл Серый, который никогда неотличался особеннгой физической силой.
- Заткнись придурок и шевели батонами, - хмыкнул авторитет, уже злой настолько, что с удовольствием бы разбил парочку носов, не без притензии на перелом.
- Не, ну реально, Адам, - подал голос Чугун, отставший больше чем на десяток метров.
- Вы что там замерзнуть нахрен захотели? - прорычал в ответ парень и споткнувшись о что-то мягкое чуть не свалился в снег вместе со своей ношей.
Выругавшись, Адам собирался пойти дальше, если бы краем глаза не заметил локон темных и уже довольно обледеневших волос.
- Какого... - слов не находилось. Это определенно был труп, притом в опасной близости к базе. Если менты начнут шерстить, то обязательно вычислять место дислакации банды и придется бежать, притом очень быстро, если не хочется с десяток лет провести в еще одном казенном доме.
- Что там у тебя Адам? - Серый склонился, разглебая снег носком сапога. Показалось бледное лицо существа непонятного пола с синими губами. Парень отпрыгнул назад, не произнося ни единого приличного слова. - Жмурик!
- Я думаешь не вижу? - прорычал в ответ Адам, сгружая технику в руки одного из братьев, хотя было огромное желание свалить ее прямо в сугроб.
- И что будем делать? - подал голос, нагнавший всю компанию Чугун.
- Сейчас, подождите, нужно проверить труп это или нет, - буркнул в ответ авторитет, склоняясь над найденным телом и быстро разгребая снег.
- Баба что ли? - вкрадчивый голос одного из парней, был наполнен суеверным страхом перед мертвецами.
- Не дрейфь! - не безуспешно пытаясь нащупать пульс, Адам стал проверять карманы на наличие документов или денег. Ни того, ни другого не обнаружилось. - Живая, - губы скривились в довольной усмешке. - Возьмем с собой, а там разберемся, что с этим делать.
- Нафига нам она нужна? - пробурчал Чугун, морщать от одного вида найденного тела.
Существо непонятного пола было настолько худым, что походило на скелет обтянутый кожей, и настолько синий от холода, что навевало мысль о призраках.
- А ты хочешь, чтобы ее менты нашли, а нас всех повязали? - прорычал в ответ Адам, поднимая почти невесомое тельце и перекидывая через плечо, чтобы было легче нести. - Помрет, бросим в котлован, и до весны точно не найдут, а если очухается, можно будет потребовать бабла за спасенную жизнь. Родственники наверняка есть.
Никто спорить не стал, потому что решения Адама нельзя было оспаривать впринципе. А сам местный авторитет, воодущевленный возможным будущим обогащением зашагал еще быстрее, так как найденный полутруп был куда легче того железа, которое нужно было нести до этого.
Вскоре впереди показались знакомые черные развалины, гордо именуемые домом, и вся банда стала веселее. Угрюмость развеялась, уступая место шуткам в предвкушении очередной попойки.
Раздавая указания направо и налево, Адам направился в пустующую комнату, сгружая находку и в задумчивости останавливаясь, не особенно зная, что с этим делать. Ну для начала раздеть, а то вон вся одежда прекратилась в корочку льда. Пришлось приложить усилия, чтобы стащить слишком легкие для зимы брючки и рубашку, скорее мужкую, чем женскую. Он уже стал догадываться, что глубоко ошибся, приняв ЭТО за девушку, а когда одежды совсем не осталось, а под бельем обнаружилось нечно лишнее для барышни. Стало ясно, что это существо с худеньким полупрозрачным личиком с тонкими чертами лица и длиннющими почти до бедер черными волосами - самый что ни на есть парень. Хотелось плеваться, глядя на эту ошибку природы, но сейчас было не до этого. Закурив и обдумав следующие действия, Адам принес с кухни бутылку водки и принялся растирать юношу, думая про себя, как жаль переводить жидкость на подобное недоразумение. Тихий стон, сорвавшийся с мертвецко синих губ, заставил вздрогнуть, а в душе проснуться чему-то похожему на жалость. Легко приподняв его за худенькие плечи, Адам попытался влить водки в рот пареньку. Тот закашлялся, но проглотил, на пару секунд приоткрывая ореховые глазищи. Он, кажется, ничего не увидел, вновь впадая в беспамятство.
- Черт, рот открой! - Адам злился, потому, что не чувствовал желания прибить это недоразумение. А жалость не свойственная главарю банды, сейчас разъедала, причиняя дискомфорт. Он попытался влить еще водки в паренька, но тот, сделав еще только один глоток, больше рот не открывал, проливая все на потель. Замерзшее тело стало принимать более человеческий вид, хотя руки и ноги сильно обморожены. Подумав, что зря теряет время Адам, укутал находку в плед и еще раз проверил карманы на наличие ценных вещей и документов – ничего.
- Тебе было бы лучше, чтобы у тебя оказались богатые родители, - глотнув прямо из горла, парень, отставил бутылку в сторону и закурил, обдумывая все произошедшее. Нянькой быть не хотелось притом от слова «совсем», поэтому, решив больше не терять времени на ЭТО, Адам вышел из комнаты, руководствуясь тем, что если выживет - хорошо, помрет, то водку зря перевел.
За обсуждениями, осмотром честно украденного товара, поглощением подгоревшей яишницы, пивом и курением травки прошел остаток дня, за который главарь ни разу не вспомнил про нечто, оставленное в комнате. Но стоило на следующий день открыть глаза, как первой пришла мысль о замерзшем пареньке, который, может, уже на самом деле стал трупом.
Каждое утро Адам начинал с упражнений, в которые входили отжимания от пола на кулаках, упражнения на пресс и штанги напоследок, и если прежде ничто не могло помешать утренним занятиям, то сейчас мысли о существе в соседней комнате не давали нормально сконцентрироваться. Мысленно ругаясь на себя, и это недоразумение за стеной, парень решил все таки посмотреть, что с ним стало, завернув в комнату после душа.
Новый житель выглядел не таким бледным, но нездоровый румянец не внушал особых надежд. Он бредил и метался на кровати, говоря на каком-то языке, совсем не похожим на русский.
- Бедолага, помер бы да не мучился, - хмыкнул Адам, отправляясь на кухню, где хранились все медикаменты. Он все еще бредил и хватался за руки, когда главарь пытался напоить его жаропонижающим. Глотая влагу, как будто в ней заключалось его спасение, он то и дело говорил тихим дрожащим голосом:
- Же а эте маль... Профессор… Же сви маль…
«Он что, татарин?» - Адам морщился от каждого слова, потому что непонятные слова очень раздражали. Парень привык всегда знать, о чем говорят в его присутствии, а этот только и говорит по-своему. Отставив стакан в сторону, он снова уложил больного на подушки, укрыв пледом, задумываясь, почему вообще с ним возится. Конечно, можно было предположить, что проснулись братские чувства, притупившиеся, после того как родной брат сбежал в другой город, чтобы начать новую нормальную жизнь или же четкие ассоциации, что этот татарин похож на девчонку, заставляли так поступать.
Решив для себя, что сделал все возможное для больного, Адам решил больше не тратить время зря, занявшись чем-то более полезным. Но даже увлекаясь делами, которые никогда не проходили без выброса адреналина, назойливые мысли о том недоразумении не выходили из головы. Он еще пару раз поил его жаропонижающим, поднимал с пола, когда паренек в беспамятстве падал с кровати, укутывал посильнее в плед. Постепенно жар спал, и наступил глубокий здоровый сон. Адама отпустило это противное чувство долга, перед человеком, которого он впервые в жизни видел.
* * *
Следующий день начался с новой вылазки, которая закончилась только поздним вечером и очень удачно. Адам и его банда устроили по этому поводу дебош, пригласили девушек легкого поведения и гуляли всю ночь, уснув только под утро. Мысли о больном пареньке так и не закрались в рыжую голову главаря. Он про него просто-напросто забыл, как забывал время от времени покупать сигареты, а потом злясь на всех кроме себя, за эту оплошность.
Из глубокого хмельного сна его вывели холодные прикосновения тонкой ладони, которая скользила по лбу, опускаясь вниз по щеке. Парень резко открыл глаза, моментально просыпаясь и садясь на кровати. Сердце бешено стучало, хотя разум был холоден и спокоен. Он был готов врезать любому, за нарушение спокойствия и даже сжал кулак, но увиденное заставило остановиться. Парнишка, про которого Адам забыл, стоял рядом в лунном свете кажущийся бледным как смерть. Можно было не скользить взглядом по его фигуре, чтобы понять, что мальчишка находиться на какой-то стадии дистрофии. Его глаза были широко открыты толи от страха, толи от замешательства, потому что он тут же отдернул ручку, тихо пролепетав на чужом языке:
- Манш… Манш…
Укол жалости был почти незаметным, поэтому рыжий главарь тут же вскочил с кровати, немного теряясь, как на него вообще реагировать:
- Эй, придурок, совсем сбрендил? – прорычал Адам, сжимая и разжимая кулаки. – Выздоровел что ли? Тогда проваливай ко всем чертям!
- Же волю манш! – его глаза наполняются отчаянием. Замерев на секунду, он чуть громче повторяет тоже самое, показывая то на свой открытый рот, то на живот.
- Есть что ли хочешь? – хмурится главарь. - Ты что вообще по-русски не бельме? Турка, бл*дь, - схватив парнишку запястье, Адам направился широкими шагами на кухню, не реагируя на другие слова иностранца, который еле поспевал за ним.
«И какого черта я с ним вожусь? Нужно было отставить в снегу», - думал главарь, вытаскивая из холодильника колбасу, хлеб и молоко. Готовить что-то этому найденышу он не собирался, решив, что если хочет и гвоздь сгрызет. Парнишка жадно наблюдая за действиями Адама, казалось был готов вырвать еду прямо из рук.
- Не понимаешь совсем? – пристальный взгляд каре-зеленых глаз был направлен на жадно поглощающего угощение, парня.
Тот сводит черные брови и о чем-то размышляет:
- Мерси. Русиш? Э... – открывал и закрывал рот иностранец, лихорадочно пытаясь найти слова, - Спа..спась..ибо.
Почему-то эти слова вызывают вспышку неконтролируемого гнева. Адаму вдруг стало противно смотреть на это создание, хотелось ударить, но рука сомкнулась на запястье парня, вытаскивая из-за стола и волоча по направлению к выходу:
- Проваливай отсюда! – из груди вырвалось шипение.
Не нужно было много сил, чтобы вышвырнуть это почти полупрозрачное создание на снег. Морозный воздух, ударивший в лицо, немного отрезвил, но Адаму уже не хотелось менять своего решения.
Парнишка с ужасом распахнул глаза, смотря прямо в лицо бандиту, на котором застыло непреклонное выражение, но только секунду помедлив, подбежал, хватаясь за руку:
- Па… Я… Я не помнить… Я училь… Моя память… Я не помнить… как имя... Я ни… ничего не помнить, - он сполз на снег, вставая на колени и хватаясь за штанину. Худенькое тельце содрогалось от беззвучных рыданий.
Слезы всегда водили рыжего главаря в некоторое подобие недоумения. Успокаивать он не умел, да и не хотел в данной ситуации, но противный червячок жалости, зародившийся в душе, опять неприятно зашевелился. Схватив парнишку за шкварник, Адам поволок его обратно, усадив на тот же самый стул. Он его не выгнал, значит, придется терпеть некоторое время, а значит стоит добиться большей информации. Клокочущая ярость почти стихла, но чтобы закрепить эффект Адам достал из холодильника бутылку, наливая пол стакана сорокоградусной жидкости.
- Совсем ничего не помнишь? - просто чтобы еще раз уточнить. Это определенно становилось интересно. Не исключено, что мальчишка не такой простой, как кажется на первый взгляд.
Иностранец всхлипнул и вытирая лицо рукавом, и стал вновь тщательно подбирать слова:
- Не помнить... Забыть русиш… Я..Я учить... С...
- Да не реви ты как баба! – это снова начало раздражать. – Где ты живешь то?
Парнишка замер на секунду, а огромные карие глазищи наполнились ужасом:
- Жить… Франция…
- А какого черта ты оказался в глухомани в России?
- Я, - он снова свел брови, будто пытаясь вспомнить. – Глухомани. Что есть глухомани? Я не помнить, - снова всхлипывает. - Вы… Вы хотеть убить меня? Кидать на улица?
От ярости стало жарко. Она клокотала в нутрии и просто не могла не выйти наружу:
- Да ты... – удар пришелся вскользь, только потому, что парнишка инстинктивно дернулся, но был достаточно сильным, чтобы причинить боль. - Я тебя вытащил из сугроба и разморозил, а ты еще в чем-то обвиняешь! – кулаки чесались. Злости было недостаточно одного удара. Зверь внутри проснулся, желая растерзать, причинить боль, заставить молить о пощаде. И мальчишка, кажется, это понимал, потому что его взгляд наполнился ужасом и слезами. Он дрожал, держась за щеку, и весь сжался в комочек.
- Не пялься на меня так, если снова не хочешь оказаться на улице, - прошипел Адам, с силой сжимая край стола. – Так кто тебя хочет убить, ммм?
- Не… Не знать… не знаю, - лепетал он дрожащим голосом . Злость стала уходить постепенно, сменяясь таким-то опустошением. Теперь в электрическом свете можно лучше разглядеть мальчишку. Взгляд цеплялся за шрамы на груди, перемещался к огрубевшей красной коже на запястьях. Эти отметины остались от веревки, но сколько же его держали связанным, что это выглядит так ужасающе? Это навевало мысли об интернате, наказаниях и беспомощности - неприятно, тоскливо, паршиво. Адам вновь сжал кулаки, но не для того чтобы снова ударить, а для того чтобы унять эмоции. Это ненависть к тем, кто обращается к людям как в животным, проснулась вместе с вновь подавшей голос жалостью.
- Был бы здесь Лео, я бы отдал тебя ему проиграться, а так ты просто лишний рот и тут совсем не нужен, - взгляд главаря стал задумчивым. - До утра можешь остаться, а потом тебе придется проваливать.
Паренек некоторое время пытался понять смысл слов, а потом, подняв огромные глазищи, тихо зашептал, а от такого тона внутри все сжалось:
- Но куда я пойду... Зачем вы спасать меня… если я все равно замерзнуть насмерть. Завтра.. . или за..завтра…
- Не знаю, - поморщился рыжий главарь. - Иди в полицию, пусть тебя отправят обратно ... Откуда ты там прибыл, - закурив, он прикрыл глаза, чтобы не смотреть на эти отметины на запястьях, которые постоянно бросаются в глаза.
Некоторое время иностранец молчал, но вдруг резко вскрикнув бросился в ноги, хватаясь за штанины и дрожа всем телом. В его глазах такой ужас, что Адам тоже невольно почувствовал страх:
- Полиций… нельзя… Я убиль… Я убиль… Я кого-то убиль..В..вчера..или… Они посадить меня в тюрьма и отослать в Сибирь, - лопотал он, сжимая ткань в ладошках.
- И что ты хочешь? Чтобы я тебя здесь оставил? А зачем ты мне нужен? – Адаму стоило не малого труда, чтобы отцепить его от себя. И откуда столько силы в этом существе?
- Я просить быть... Пока не вспомнить... Я… может, я иметь деньги во Франция.. Я не помнить... Я дать вам деньги… Много деньги...
А вот это уже другой разговор. Стоит в деле появиться слову «деньги», главарь готов договориться, конечно, не собираясь оставаться в проигрыше.
- Ладно. Но учти если ты гол как сокол, я лично тебе шею перережу за обман.
- Но… Я иметь одежда на мне, - парнишка явно не понял того, что уму сказали, осматривая себя, будто вещи могли куда-то деться. - А соколь это летать? Летать… Летать..птица?
- Придурок! – поморщился главарь, закуривая очередную сигарету. - Это русская поговорка. Ее смысл - если на самом деле у тебя ничего нет, пощады не жди.
- Русский поговорка! - улыбнулся вдруг паренек. - Я знать! Я любить русский поговорка... Сей момент… Работать не волк..не убежить в лес! Мой… мой...ами... ами… друг…говорить это часто.
Постепенно это глупое перевирает русских слов начало забавлять Адама, хотя, скорее всего, дело было еще и в алкоголе принятом внутрь.
- Смотрите, какой умный. А зачем тебе такие патлы? – перевалившись через стол, Адам дернул за разметавшиеся по плечам волосы мальчишки.- Педик что ли?
- Педик? - он снова недоуменно смотрит. - Педикюр? Нет, нет, я не заниматься такой.
Это становиться еще забавнее. Адам даже не пытался смеяться тише. Хохот уничтожал последние капли гнева:
- Это тоже русская поговорка. Мальчиков любишь *бать или девочек?
Было забавно наблюдать, как, снова чувствуя какой-то подвох, иностранец пытался сообразить, что же от него все-таки хотят:
- Я... я, кажется, не дружить ни с кем...Я быть один. Я не помнить никто. Только Игорь… О! Игорь! Его звать Игорь! Он учить меня русский! – лучезарно улыбнулся паренек, вспомнив что-то важное.
- Я тебя спросил, зачем тебе такие волосы длинные. Ты гомик, гей, нетрадиционной ориентации или еще как-то сказать? – в голосе Адама зазвучали железные нотки, по которым было понятно, что лучше бы он ответил, что это не так.
- Аааа! Вот вы про что! Простите, я плохо понимать. Я знать русиш хорошо, но забыть… Я вспомнить, обязательно! Я... я нормальный ориентация, наверное. А волосы... Вы не любить мои волосы? Я помнить, что оставить их почему...
- Заткнись! – резкий рык, прервал поток исковерканных слов. – Противно, что нормальный парень носит такие патлы, - хмыкнул главарь. - Надоел ты мне. Иди туда, откуда пришел и ложись спать, а завтра побеседуем еще.
На улице уже светало, а голова у Адама как будто железная и гудит, а еще этот схватил за руку и снова лопочет:
- Мерси… Мерси… Спасибо вам большой. Вы очень добрый. Вы мне нравиться.
«Придурок!» - а из груди вырвалось только сдавленное рычание. Расстояние до двери было преодолено гораздо быстрее, чем на кухню.
- А ты мне не нравишься! – запоздалый ответ был слишком громким. - Спи, давай, и чтобы без моего разрешения не выходил, если жизнь дорога! – захлопнув дверь прямо перед носом паренька, Адам широкими шагами направился к себе в комнату, а в голове все еще стучали яростные мысли.
«Придурок. Идиот. Нужно было вышвырнуть».
* * *
«Учитель! Заберите меня отсюда, пожалуйста, пожалуйста, я не хочу снова к ним, мне плохо, мне больно, я не хочу жить, я боюсь умереть. Учитель... пожалуйста…»
Сначала был ужас. Я чувствовал себя животным, на которого идет охота. Позади с бешеным рычанием неслись псы. А я бежал, бежал, спотыкался, падал, вскакивал на ноги и снова бежал. Но, в конце концов, я упал и больше не смог подняться. Это было так трудно – кажется, труднее, чем бежать, - неподвижно ждать смерти. Вернулся холод. Сердце бешено пульсировало в висках, оно пыталось заставить меня подняться и продолжить борьбу. Но я ведь такой слабый, такой трусливый… Перед глазами проплывали снежинки. Неспешно покачиваясь на невидимых качелях, они ложились мне на лицо, пытаясь укрыть собой от безжалостного мира. А когда я закрыл глаза, они подхватили меня своими тонкими хрустальными руками и понесли в небо. Я кружился вместе с ними, а где-то там, вверху, распахивались ворота Рая…
Очнулся я посреди ночи от дикого чувства голода. В голове было чисто и пусто. Где я? Здесь тепло. Последним моим воспоминанием был холод. И еще… помню как будто лицо…мужчины… Очень смутно. Я опустил голову и осмотрел себя. На мне только белье. Какая-то одежда на постели. Моя? Вся грязная и влажная. Я купался в проруби? Ничего не помню. Даже не помню, как меня зовут. Что мне теперь делать? Наверное, нужно все-таки натянуть эту одежду и пойти искать людей. Темные коридоры… Кстати, в той комнате на окне была решетка. Я в тюрьме? Но где тогда охрана?
Приоткрытая дверь. Может, там будет кто-нибудь, кто пожалеет меня? Снова решетки на окнах. Как же это угнетает. Здесь спит кто-то. Да, это он! Я видел его во сне! Или в бреду… Проснись, проснись… Какое странное чувство. Наверное, я просто давно не прикасался к теплому, живому существу. Он просыпается и вскакивает, а я говорю, что хочу есть. Он не понимает, я не понимаю его, но вспоминаю, что сам родом из Франции. Показываю знаками. Понял, наконец. Сводит густые брови под самую переносицу и смотрит сурово и раздраженно. Почему-то я ожидал такой реакции. Когда он хватает меня за запястье, прикосновение отзывается болью. Скашиваю глаза. У кистей – воспаленные ободки. Подавляю вздох и спешу за ним - на один его шаг приходится по два моих.
Русский! Вот кто он! Значит, я в России? Но что я делаю здесь? И, кажется, я смутно припоминаю этот язык. Я точно учил его. Но когда я благодарю за угощение на ломаном русском, меня выбрасывают на улицу. Я что-то не так сказал? Все тело сковывает страх, но опасность замерзнуть насмерть слишком велика. И слишком хочется снова прикоснуться к нему, теплому, и громко, долго плакать. Змей боли и обиды разворачивает свои склизкие кольца в душе, но я совсем не злюсь на него, нет. Скорее совсем наоборот, мне неловко причинять ему неудобства своим назойливым присутствием. Он не выбросит меня. Он добрый. Я верю. Я знаю.
Когда по моей щеке проходится звонкая оплеуха, слезы просто застилают глаза, я не вижу ничего за ними. Почему ты бьешь меня? Я хочу только лишь теплый угол и немного времени, чтобы вспомнить, кто я. Не смотри на меня с такой злобой и ненавистью. Лучше вообще никак не смотри. Начинаю понимать твои слова, хотя и без них можно обойтись. Я могу читать тебя по морщинкам на лбу, по горящим злобой глазам, по спрятанной в сжимающихся кулаках доброте. Как обухом по голове ударяет воспоминание. Воспоминание и осознание. Мне нельзя в полицию! Нельзя ни в коем случае! Видишь, меня даже ноги не держат. Можно еще немножко подержаться за тебя, еще немножко поплакать? Что ценно в этом мире, куда я попал, хотя совсем не хотел этого? Что я могу предложить как выкуп, чтобы побыть еще немного живым? Наверное, если пообещать тебе денег… Это подло и нечестно с моей стороны, ведь я не знаю точно, есть ли у меня деньги во Франции, я не знаю, кто мои родители, есть ли они у меня вообще. Но ты все-таки соглашаешься. Я не буду обузой, я буду помогать, чем могу. Готовить, убирать дом. Да, это именно дом, а не тюрьма, как мне показалось сначала. Ты мне нравишься. Очень.
А здесь, оказывается, живет очень много людей. Наверное, вы что-то вроде банды. Вот и хорошо. Если я действительно убил человека, здесь мне самое место. Я – и убил. Это кажется диким и немыслимым. Сейчас я не чувствую в себе сил не то что убить, а даже ударить кого-то. Я действительно маньяк, или меня просто довели до такого состояния? Жутко. Но им нравится моя еда. Похоже, я умею готовить. Само собой получается. А потом приходишь ты и поручаешь мне приготовление пищи для всех вас. Я так рад! Тебя зовут Адам. Такое необычное имя, и все же оно тебе очень подходит. Адам. Адам. Повторяю несколько раз шепотом. Адам. Отдает силой и яблоками. Райскими.
Книги! Вот что поможет мне вспомнить, как правильно говорить по-русски, как правильно думать по-русски. Я хочу думать о тебе на твоем родном языке. Французский для этого не годится. Почему-то я не чувствую никакого теплого отношения к своей родине. Она кажется чем-то забытым и ненужным, как старые износившиеся башмаки. У тебя, оказывается, есть так много книг! Но ты, по-видимому, к ним никогда не притрагивался. Жаль. Если бы они пахли тобой, мне было бы еще приятнее переворачивать страницы. Многое здесь мне пока не понятно. Зато в одной книге я нашел очень милое слово – «Рыжик». Оно так тебе подходит. Жаль только, я никогда не смогу сказать этого вслух.
Я постепенно начинаю вспоминать. Но все мои воспоминания какие-то грустные. Например, что моих родителей больше нет на свете. Мне нравится думать о них, на душе сразу становится светло, и в то же время печально. Я совсем один в этом мире, и от одиночества хочется лезть на потолок. Но потом приходишь ты, и мне становится легко. Ты не зовешь меня по имени, хоть я его и вспомнил. Наверное, оно не нравится тебе так же, как мои слишком длинные волосы. И мой плохой русский. Я вызываю у тебя раздражение, и мне плохо от этого. Мне хочется все время благодарить тебя, но видеть лишний раз твои хмуро сведенные брови – выше моих сил.
Кажется, каждый вечер после выезда куда-то, вы напиваетесь. Мне это непривычно, но я стараюсь не обращать внимания. Это ваша жизнь, я не имею права в нее вмешиваться каким-либо образом. Стараюсь вести себя тихо и незаметно. Ко мне пристает один из твоих друзей. Мне противно, но я на него не обижаюсь – ведь он твой друг. К тому же ты довольно резко запрещаешь ему приставать ко мне. И снова приходится бороться с всепоглощающим чувством благодарности. Оно настолько сильное, что хочется упасть тебе в ноги, и целовать землю, по которой ты ходишь. Но это слишком. Это чересчур. Это уже не просто благодарность. Что со мной? Нужно поскорее уйти отсюда, чтобы подумать.
Приношу тебе завтрак прямо в комнату. Ты доволен. А я-то и вовсе счастлив. У тебя такая красивая улыбка! Хочу видеть ее постоянно… Я больше не буду тебя раздражать! Я отрежу волосы.
Мне так легко разговаривать с тобой. Ты все время говоришь такие забавные вещи, что хочется смеяться. Наверное, я постоянно улыбаюсь при виде тебя, это так глупо. Надеюсь, ты не догадываешься, насколько сильно мне нравишься. Ты, кажется, забыл, что я убил кого-то. Но узнав об этом снова, ты остался спокоен.
Хотя оказывается, что тебе все равно, как я выгляжу. И это больно. Я не представлял, что будет так больно от твоего безразличия. Хочу назвать тебя милым хотя бы в мыслях, но не смею. Я должен вести себя естественно, и не подавать виду, что…
АПД 1
* * *
С некоторых пор жизнь изменилась и, несмотря на то, что Сорель жил среди банды короткое время, эти изменения очень даже ощущались. Радовало, что не приходилось есть горелую яичницу по утрам или закупать вермишель быстрого приготовления коробками. Дав задание французу заниматься домашним хозяйством, Адам явно не прогадал. Правда, многое в этой истории раздражало рыжего главаря. Во-первых то, что парнишка был явно не приспособлен к подобному обществу и слишком вежливо общался с быдлом, из-за чего тут же был воспринят как маленькая шлюшка. Адам пригрозил паршивым педикам не трогать парня, пообещав жестокую расправу в случае неповиновения. Во-вторых, Сорель не знал простых истин, ну хотя бы что заворачивать колбасу в блины куда вкуснее, чем есть сухие лепешки. Ну и третий, самый веский фактор был в том, что Адам стал относиться к нему как к младшему брату. Смотря на это несомое полупрозрачное существо, хотелось заботиться и радовать хоть чем-то, а вот придумать, что бы такого сделать в ответ не получалось. Это злило, сильно злило, но ярость останавливалась где-то в груди, и какая-то преграда не позволяла распускать руки. Сорель был, наверное, единственным, кого Адам не бил, ведь тот случай в начале знакомства рыжий главарь просто не брал в расчет. Даже своему брату он иногда давал подзатыльники чисто в воспитательных целях, а вот проучить Сореля не было никаких сил, по простой причине, что Адаму казалось, что даже легкое прикосновение выбьет из него дух.
Конечно, было и еще одно положительное качество в характере парнишки – ненавязчивость. Адам его почти не видел, позволив не присутствовать на попойках. Сорель много читал, но главарю было на это все равно, хотя слишком образованные и интеллигентные личности его порядком напрягали. Иногда парнишка удивлял Адама, но эти вещи он предпочитал списывать на то, что парень иностранец, а это почти что инопланетянин. Он почему-то принес завтрак в постель, объяснив это тем, что ему так делали в детстве, и было приятно. Но Адам-то не ребенок. Непонятно. Отказываться рыжий не привык и решил не принимать этот инцидент близко к сердцу или как-то его анализировать.
Но дальнейшие события все-таки удивили довольно сильно. Когда в очередной раз решив оторвать парня от чтения и заставить поесть, Адам застал его перед куском стекла с ножом, он подумал, что Сорель решил покончить с собой. Но парнишка объяснил такое поведение тем, что хочет отрезать волосы потому что они не нравятся ему – Адаму. Это было более чем странно. Сам парень давно наплевал на мнение окружающих, решив для себя, что то, как он выглядит и чем занимается - его личное дело.
- Да какая разница, нравятся они мне или нет? - тогда ответил Адам, растерявшись от странного взгляда парнишки, в котором смешалось растерянность, смущение и испуг. - Если хочешь их обрезать, то поедем завтра в парикмхерскую и сдадим за деньги. Жаль, если такая красота просто так пропадет.
Вроде бы слова как слова, а Сорель оживился, стал счастливее, что ли:
- Так Вам они все-таки нравятся?
- Мне все равно. Это же твои волосы. И тебе виднее: нужны они тебе или нет, - пришлось ответить грубо, нахмурив брови для большей убедительности. Парень так не сможет выжить в этом мире, каждый раз спрашивая окружающих нравится им то или иное.
- Все равно? - вздыхает он и опуская голову. - Ну ладно. Тогда я подожду пока... Может, вспомню что-нибудь связанное с этим.
«Ну и чего он сник?» - Адам искренне не понимал, с чем связанна такая резкая смена настроения. Пришлось настоять на том, чтобы Сорель пошел ужинать вместе со всеми, устроив чествование повара, чем прежде рыжий главарь сроду не занимался, а уж тем более не мог представить, что скажет что-то подобное:
- Давайте поднимем бутылки за нашего повара. Не побоюсь этого слова, который готовит лучше Лео. Ура!
Тогда все поддержали дружным «ура», а Сорель, краснея, наконец улыбнулся, сам Адам почувствовал какое-то непонятное удовлетворение. Будто только что решилось что-то важное.
Казалось, все члены банды, за исключением нескольких извращенцев, стали принимать Сореля за своего. Даже немного было жаль, что когда он все вспомнит, то вернется к прежней жизни. К тому времени Адам уже не думал о тех деньгах, которые пообещал француз за возможность жить среди них. Были вкусные завтраки и ужины, а акцент, немного раздражавший рыжего главаря, постепенно стал почти незаметным. Сам Адам не привык получать что-то и не давать ничего замен и для себя решил, что будет охранять парнишку от домогательств.
В этот вечер все начиналось мирно. Стол как всегда был богатым, а закупленное накануне спиртное лилось рекой. Сорель тихо сидел в уголке стола, ковыряясь в тарелке, а Адаму все время хотелось возмутиться по поводу аппетита и худобы паренька, но в присутствии парней, этого было нельзя делать. В этом обществе или ты смеешься над кем-то, или обсмеют тебя. В какой-то момент француз, как всегда, тихо встал и отправился к себе в комнату, вероятно, вновь читать эти скучные книжки. На этом месте можно было бы расслабиться, если бы почти сразу еще двое не отделились от веселой компании, отправившись следом. Сразу бить тревогу не имело смысла. Нужно было подождать, прежде чем начинать беспокоиться. Да, это было именно беспокойство, притом гораздо более острое, нежели которое рыжий главарь испытывал по отношению к своему брату. Эти двое не возвращались, а внутренний голос уже не шептал, а кричал не медлить больше. Резко встав из-за стола Адам направился в комнату Сореля, хрустя пальцами в сжатых кулаках.
«Если только попробуют его тронуть, по стене размажу», - рычал зверь внутри.
Звуки пьяного дебоша из кухни не давали нормально улавливать звуки, доносившиеся из комнат, но сдавленный крик было сложно не услышать. Словно электрический ток прошел через все тело, запульсировав в груди. Подойдя ближе и еще не успев разнести в щепки дверь, Адам чуть не зарычал от голосов, доносящихся из комнаты:
- Держи его крепче! Эй, малявка, спокуха. Тебе понравится, я гарантирую...
Адам на секунду даже забыл, что эти уроды, которые решили мучить беззащитного парнишку, - его братья. Вышибая ногой дверь, он был уже готов придушить их собственноручно. Один из них держал Сореля, скрутив руки за спиной и вдавив лицом в стену, а второй пытался стянуть штаны, явно даже не намереваясь их расстегнуть. Сорель извивался, пытался вырваться, но с его силой это было невозможно. От грохота открывшийся двери один из извращенцев от неожиданности выпустил ручки парнишки, а тот в свою очередь, вывернувшись из рук другого, бросился прочь из комнаты. Сверкнувшие на глазах слезы привели Адама в еще большее бешенство.
- Ну блядь, Адам, всю малину испортил...
- Педик гребанный, я тебе что говорил? Тронешь его, и я лично тебе покажу, что это такое! Говорил? Эй, что стоишь, пялишься, подержи-ка его. Малину продолжим, - просто разбить нос было недостаточно. Клокотавшая в груди ярость требовала наказать сильнее.
Он, кажется, оторопел от такого разворота событий, но вероятно мысль, что своему-то Адам точно ничего не сделает, заставляла язвить дальше:
- Не гони, Адам. Это всего лишь очередная маленькая шлюшка. Я просто хотел поиграть. За того ублюдка, который увез Лео, ты бы так не заступался. Или для себя приберегаешь, а?
- Ты, падла, этот мальчишка на тебя батрачит и жрать тебе готовит, и он не из паршивых мажоров, этого вполне достаточно, чтобы относиться к нему как к равному. И скорее кто ведет себя в этой ситуации как шлюха, то это ты, - схватив за грудки, Адам что есть силы встряхнул обидчика Сореля, - это последнее предупреждение. И я выполню угрозу, даже не смотря на то, что я не педик, как ты. Если не сам, то найду палку потолще. Понял?
- Понял, понял, частная собственность..., - кривится он. - И долго он будет здесь жить? У нас же не приют для бездомных собачек.
Кулак аккуратно прилетел прямо в нос, а сам извращенец начал сползать по стенке, хрипя от удара под дых.
- Сколько нужно столько и будет, - вытирая руку об штанину, заявил Адам. - Если ты займешь место повара, и никто не отравиться горелой яичницей, то поговорим. Иди, спроси у парней, желают ли они есть то, что ты готовишь, или мальчишка, - резко развернувшись, Адам поспешил на поиски Сореля. Не хватало чтобы он с перепугу наделал каких-нибудь глупостей.
«Странно, почему-то хочется называть его мальчиком».
Хоть база была и не большой, но потребовалось приложить усилия, чтобы найти Сореля. Тихие всхлипы из одной из кладовых, не использовавшихся по назначению, были едва слышны, но острый слух Адама уловил эти звуки. С осторожностью, приоткрыв дверь парень ступил в темную комнату без единого окна. В тусклом свете из коридора можно было различить худенькую фигурку, забившуюся в угол комнаты. Он сидел на корточках, спрятав голову в коленях, и тихо всхлипывал. Он услышал шаги и резко вскочив метнулся в противоположный угол, но понял что спасения нет затрясся от страха, пока наконец не понял, кто именно зашел в комнату.
- Адам… - голос дрогнул, и паренек вновь обессилено опустился на пол, кажется, рыдая еще сильнее.
Опять это чувство непонятное в груди. Адам почему-то не рассердился от чужих слез, но совершенно не знал что делать. Замерев в проходе, он несколько секунд смотрел на дрожащую от слез фигурку.
- Сорель, прекращай разводить мокроту. Они ублюдки и с них нельзя ничего взять. Пока мой брат жил здесь они так же к нему домогались. Педики, что с них еще взять. Но после того что я им пообещал тебе больше волноваться не о чем. – Адам осторожно подошел ближе, садясь на корточки перед ним.
Паренек поднял, полные слез глаза, вновь заставив пошевелиться непонятному чувству внутри, и тихо пролепетал:
- Спасибо...Вам…большое. Я..я...надеюсь, что...все будет хорошо... Я вспомнил… вспомнил, что со мной делали... – голо сорвался переходя на шепот, а в глазах отразился такой ужас, что рыжему главарю стало не по себе. Сорель спрятал лицо в ладонях и затих, толи пытаясь успокоиться, толи стараясь скрыть слезы от Адама. Хотелось спросить «И что же?», но слова застряли в горле.
- Слушай. Все наверняка паршиво. Но ты мужик и стоит , - Адам на секунду задумался, подбирая слова, - Быть сильнее.
Парнишка снова поднял глаза, слабо улыбаясь: - Да… да, вы правы... Это уже прошло, все прошло, - он то и дело вытирал лицо рукавом. - Я попробую быть сильнее, - а слезы все равно катились по щекам, но это не раздражало – это было мило. Хотелось что-то сделать, но вот что, Адам не знал, не зная куда деть руки, наконец пристроив их на плечах паренька и обняв, будто маленького мальчика:
- Слушай, давай уже на "ты".
Сорель, громко всхлипывая, прижался лицом к груди, цепляясь руками за плечи:
- Хорошо. Это ведь значит, что мы друзья, правда? – прошептал он, не поднимая головы и теснее прижимаясь к защитнику.
- Да, это именно это и значит, - вздохнул с облегчением Адам, поглаживая паренька по спине - Ну, прекращай, успокойся.
Можно было прикоснуться к шелковистым волосам, разметавшимся по спине. Почему-то вдруг стало нехорошо от мысли, что он прежде желал это сделать, но осознание пришло только что. Методичные поглаживания по острым лопаткам, спускаясь ниже по позвоночнику – ощутив каждый изгиб, пересчитав все позвонки. Всхлипывая, становятся все тише и тише, пока совсем не затихают. Даму на секунду показалось, что Сорель заснул у него в объятиях, но тихий голос развеял абсурдные предположения:
- А сколько Ва… тебе лет, Адам?
Такой странный вопрос. А помнит ли рыжий главарь сколько? Приходиться на пару секунд задуматься, вспоминая, с чем поздравляли в последний раз, прежде чем ответить:
- Двадцать три было в ноябре. А тебе? – «Шестнадцать, семнадцать не больше».
- Значит, у тебя день рождения уже прошел… Как жаль. Мне... мне девятнадцать, кажется. А день рождения в мае, - парнишка, явно не собирался вырываться из объятий, удобнее устраиваясь.
«Надо же, не угадал», - ухмыльнулся Адам, продолжая скорее по инерции поглаживать парнишку по спине:
- Дни рождения это дело наживное. Они приходят каждый год.
- Да, это, правда, - в голосе Сореля звучит улыбка. Он с явной неохотой отстраняется и даже в темное видно, как потемнели его щеки. Неужели покраснел? - Хочешь узнать, как я оказался в лесу?
Возникает чувство, что рассказ будет не из приятных, поэтому брови Адама сходятся на переносице, а в руках появляется сигарета. Привычка выработанная годами – вдыхая табачный дым проще воспринимать любую информацию и принимать решения.
- Хочу. И буду не против если ты расскажешь.
- Я вспомнил только последние события... Я.. меня, кажется, держали взаперти на вилле недалеко отсюда. И в тот день... пришло много мужчин...Они были немолодыми - лет под сорок. Они нашли меня, хотя я прятался, забился в самый дальний угол. Они… - он сморщится, закусывает кулак, чтобы хоть немного успокоиться и подавить рождающиеся в груди рыдания. - Они связали меня... И хотели... Понимаешь... По очереди... Но я спрятал нож под майкой... Наверное, это было уже не первый раз.. И у меня получилось вспороть живот одному из них. Но их было много... Тогда они выбросили меня на улицу и спустили собак...огромных...я убежал. Не знаю как...И Вы…Ты спас меня.
От каждого слова, срывающегося с губ Сореля – маленького, беззащитного мальчика, ярость росла все сильнее и сильнее. Хотелось прямо сейчас найти этих ублюдков и отрезать им яйца, вспороть животы, вырвать ногти. Адам не мог найти никаких слов кроме потока ругательств, прерывающихся на предложение:
- Если ты скажешь, где эта вилла мы можем пойти и прирезать их всех! По крайней мере, тут тебе нечего бояться, прорычал он, сжимая и разжимая кулаки.
Сорель поднял глаза, в которых уже высохли слезы, и в них была благодарность и нежность. Вдруг он потянулся и провел тонкой ладонью по щеке рыжего главаря, но тут же словно ошпарившись, отдернул ручку:
- Вы и так слишком много сделали для меня. Спасибо тебе, Адам, я обязан тебе жизнью. Не нужно резать...
Это было странное чувство. Слишком нежно, слишком непривычно, слишком интимно. Адам дернулся, отшатываясь от паренька и стараясь сделать вид, что ничего не заметил, хотя внутри родилось какое-то неприятное и непонятное чувство:
- А стоило бы перерезать всех! – процедил он сквозь зубы, затягиваясь. – Слушай, если сидеть дальше на полу то можно простудиться. Пойдем, я провожу тебя до комнаты.
- Да, хорошо, спасибо…
Послушный, кроткий, нежный и слишком впечатлительный, боящийся дать сдачи и до неприличия красивый, не смотря на свою болезненную худобу, этот мальчик что-то нарушил в душевном равновесии Адама, заставляя думать про него только уменьшительно-ласкательными прилагательными и остро реагировать на его эмоции. Это должно было раздражать, злить, бесить и еще тысячу негативных эмоций, но не делало этого. Рыжий главарь стал уже задумываться, что вероятно это какие-то отеческие чувства проснулись в его двадцать три года, но так как родителей не было уже очень давно сравнить или спросить что-то не было никакой возможности. Оставалось ждать и наблюдать, ведь к самокопание и самоанализ были слишком сложными словами в лексиконе главаря.
АПД 2
* * *
Совсем нет аппетита... Хотя я и раньше ел не много, но теперь вообще ничего не хочется. И ночью так трудно заснуть, что верчусь чуть ли не до рассвета. А мысли, которые посещают мою не слишком здоровую голову, разнообразием тематики не отличаются. Непередаваемое наслаждение доставляет обсасывать в подробностях каждый взгляд, каждое слово, всякую интонацию и улыбку. Сегодня они даже пили в мою честь, и тост произнес Адам, и так очаровательно улыбался при этом… Ловлю себя на том, что уже минут десять бессистемно вожу вилкой по тарелке, отгребая картошку в одну сторону, а овощи – в другую. Понимаю, что сегодня уже точно ничего не съем и решаю пойти почитать перед сном. Ну, или перед тем, что у меня теперь сном называется. Бросить на него последний взгляд и мысленно пожелать сладких снов. Все, самый главный вечерний ритуал окончен. Сплетение полутемных коридоров… Я уже здорово научился в них ориентироваться. Да и это место успело стать немного родным. Мелькают воспоминания о доме во Франции. Кажется, он был огромным, но почему-то совсем не уютным. Я так погружен в свои мысли, что не слышу гулких шагов за спиной. А в следующий момент меня хватают за руки и запихивают в первую попавшуюся комнату.
- Эй! Вы что! Отпустите меня! Что такое?!
Однако мои возмущения и отбрыкивания методично игнорируются. Я пока не понимаю, что им нужно, но тут на выручку приходит воспоминание. Ох, уж лучше б оно не приходило…
На моих запястьях – веревки, стянутые настолько туго, что руки немилосердно пекут. Я подвешен к какому-то крюку и не могу двинуть ногами – наверное, они связаны тоже. Я наг. Огромные мужские ладони трогают меня, сжимают ягодицы, и приходит ослепляющая боль…
Вернувшись в реальность, я плачу, и не могу остановить слезы. Начинаю вырываться с еще большей силой, но хватка от этого становится только крепче.
- Не надо, прошу вас! Перестаньте!
- Держи его крепче! Эй, малявка, спокуха. Тебе понравится, я гарантирую...
Оглушающий удар – и кто-то врывается в комнату. Почувствовав, что хватка ослабла, я рванулся изо всех сил – поскорее прочь, прочь из этой ужасной комнаты с жестокими и подлыми людьми. Убежать, спрятаться, скрыться…
Дурак, дурак, дурак… Ну зачем я его трогал? Распустил руки! Но я просто не мог сдержаться. Он такой добрый, такой благородный. И так отчаянно хотел меня защищать… Не могу в себе держать столько нежности, рано или поздно я просто перестану себя контролировать, как сегодня. Сегодня я сам себе признался, что люблю его. И эта любовь проникла в мое сознание вся, целиком, и меня бросило в жар, и земля начала уходить из-под ног. Адам… Слишком много зла я вспомнил, был слишком несдержан, но ты обнял меня, ты успокоил меня, и я совсем потерял голову. И как всегда не мог заснуть.
А наутро я уже простил им, и мы увлеченно жарили гренки. Правда, ребята немного увлеклись, из-за чего гренок вышла целая гора. Но, я думаю, с их здоровым аппетитом этот Эверест они быстро преодолеют. Я заметил, что утро для меня начинается не с лучами солнца, которые заливают комнатку, а с твоим приходом на кухню. Только сегодня у тебя между бровей залегла морщинка, и скоро я узнал этому причину: за мной приходили. Страх сковал все мое тело, но зеленые глаза приказали мне успокоиться. Под их защитой я мог не бояться ничего. И я доверился и подчинился.
Я ворочался с боку на бок, зарывался лицом в подушку и считал слоников, но зудевшее во всем теле желание видеть тебя сейчас, немедленно, никуда не уходило. Я вздохнул и сел на кровати, свесив ноги. Рискнуть, или мучится до утра? Восемь часов сосущей пустоты внутри… Я опомниться не успел, как уже шел по коридору, стараясь ступать как можно тише. А потом, словно во сне, гладил тебя по волосам и целовал в лоб, не решаясь пойти дальше. Не знаю, сколько я так просидел у твоего изголовья. Но когда горизонт начал светлеть, я ушел, прикрыв за собой скрипучую дверь. Пока шел – вздрагивал от каждого шороха, но ты, наверное, продолжал так же сладко спать в своей постели, не подозревая о моем дерзком ночном визите. Как на удивление, после этой ночи мою бессонницу как рукой сняло. Как только голова касалась подушки, я засыпал, и даже когда хотел не спать, глаза предательски слипались, отказываясь подчиняться усилиям воли.
С нетерпением ожидая прихода вечера, я лепил котлеты, и представлял себе, как ты будешь шарить по кастрюлям, когда придешь, как будешь спрашивать про мясо и довольно улыбаться, когда я скажу, что мясо сегодня в меню есть. Улыбка ни на секунду не покидала губ, так, что скоро уже начали болеть щеки. И вот наконец на улице раздался знакомый шум. Я еле сдержался, чтобы не побежать встречать тебя, и уже снимал фартук, как вдруг услышал в знакомом гаме новые – женские голоса. Я напрягся и, прибрав со стола, ушел из кухни, пробираясь под стеночкой. Наконец, я дошел до гостиной и выглянул из-за угла. Да, так и есть – сегодня с вами пришло пять девиц, судя по раскраске – явно легкого поведения. Одну из них ты и облюбовал. Она сидела у тебя на коленях, обвив руками шею, и смеялась, а ты трогал ее грудь. Услышав скрип собственных зубов, я опомнился, и пошел прочь отсюда. Все и так было ясно. В груди клокотала ярость, а больше всего потому, что я представлял себя на ее месте. Слишком ярко представлял. Чувствовал твои горячие ладони на своей коже, видел твою улыбку, обращенную только ко мне, и принадлежащую только мне, мне одному! И словно вода заливала уши – шум затихал, превращаясь в одинокие слабые выкрики, а потом и вовсе сошел на нет. Я сполз по стене на пол. Слезы, смешиваясь с возбуждением, душили меня, и я чувствовал себя одиноким, покинутым и совершенно беспомощным, а картинки все вставали в воспаленном мозгу, как реальные, и от этого было еще хуже. О, как бы я хотел оказаться на ее месте! На месте этой чертовой дешевой проститутки… А ей ведь все равно. Сегодня один, завтра другой, послезавтра – третий. А ты у меня всего один, Адам, один такой, что кроме тебя мне ничего не надо в целом мире. И я не могу даже поцеловать тебя, хоть один-единственный раз…
Этой ночью я больше плакал, чем спал, и наутро настроение было совершенно отвратительное. Приготовив завтрак, я пошел на улицу. В первый раз вышел за все это время. Толстый слой снега укрывал землю, и когда я шагал к деревянной колоде, брошенной посреди двора, оставлял глубокие – по колено – следы. Устроившись на холодном дереве, поджав ноги в чужих, а потому огромных, сапогах, я подобрал длинную палочку и принялся чертить ею на снегу бессмысленные знаки. А мысли бесконечным потоком летели в дом, к тарелке горячей каши, в которую то и дело ныряет ложка, неизменно попадая к тебе в рот. Я вздохнул и улыбнулся, а потом насупился снова. Адам, Адам…
Но потом пришел ты и развеял мою грусть по ветру, как всегда. Ты часто упоминаешь своего брата – Лео. Я бы очень хотел с ним познакомиться. Наверное, он очень милый и добрый. И у него есть любовник… От этой мысли меня снова бросает в жар и приходится опустить глаза и сцепить зубы, чтобы ты не заметил моего румянца. Хотя он все равно предательски проступает на бледных щеках. Жарко, жарко, жарко…
Сегодня выходной, и ты решаешь потратить его на меня. Вся горечь прошлой ночи забывается, как можно думать о ней, когда сама необходимость диктует прижиматься к тебе как можно ближе, чтобы не упасть? Можно дышать тебе в спину и иногда вытягивать губы для незаметного поцелуя, а потом краснеть и прятать лицо все в той же широкой спине. Ты покупаешь мне новую одежду и несколько книг, которые для меня являются настоящим сокровищем. И ты смеешься… Так весело смеешься, любимый, что мне приходится вперивать глаза в пол, чтобы скрыть там свое обожание.
Вечером мы играем в карты на одежду. Я ужасно смущаюсь, когда выигрываю у тебя, потому что просто не могу не смотреть на твое тело, смотреть жадно, и не думать, что этот взгляд, наверное, выдает меня с потрохами. А в конце игры, когда остаемся мы с тобой, и играем на то, кому прыгать в снег, я пускаюсь на любые уловки, лишь бы только проиграть. И все-таки проигрываю. Когда снег облепляет тело, меня греет мысль, что ты сейчас в теплой комнате, и тебе не грозит простуда. Но когда я возвращаюсь, тебя там не обнаруживаю. Наверное, ушел спать…
Несколько ночей я сплю беспокойно, и мне снятся очень странные сны. Бесконечные темные коридоры, каменные плиты и дверь. Знакомая как будто дверь, но на утро я слабо помню ее очертания. С каждым днем мне все сложнее отводить взгляд, и не пялиться на тебя бесконечно, ловя каждый вздох. Мне все сложнее останавливать себя на желании взять тебя за руку, особенно когда мы наедине. Спасает только то, что в такой шумной компании это случается редко. Чувствую, я скоро начну просто сбегать от тебя, не имея сил противиться этой слабости.
А однажды ночью я обнаруживаю себя стоящим посреди чужой комнаты, а напротив меня, на фоне окна, вырисовывается чей-то темный силуэт. Я в страхе вжимаюсь в стену и бормочу какие-то извинения. Но страх проходит, сменяясь жутким смущением, когда я по голосу узнаю Адама. О господи… Что же я… Что я делал здесь, что разбудил его?! Как же стыдно… Но ты говоришь, что я просто зашел, и не делал ничего. Это успокаивает. Значит, не успел набедокурить… Слава богу. Не знал, что страдаю лунатизмом. Впредь надо быть очень-очень осторожным. Ты кладешь ладони мне на плечи, а я смотрю тебе в глаза, и смотрел бы так до бесконечности. А когда ты говоришь, что хочешь заботиться обо мне, от нежности снова захватывает дух, и я беру твою ладонь в свои руки, и подношу ее к своей щеке. Неосознанное и глупое движение, но я почему-то знаю, что ты не отберешь руку сейчас…
И я не ошибаюсь. Твоя ладонь сама начинает скользить по моей щеке, и это кажется мне волшебством. Вот так сбываются самые отчаянные желания… И я буду последним дураком, если не воспользуюсь этим. Только не думать, ни о чем не думать… Это спасет. Чувствую, как ты пальцем очерчиваешь мои губы и сердце начинает биться так быстро, что сейчас выскочит из груди. Целую теплую кожу и прижимаю ладонь к губам… Что теперь будет, боже, что теперь будет… И когда я уже совсем готов к тому, что ты оттолкнешь меня и прикажешь убираться, твое горячее дыхание опаляет мои губы, а через мгновение ты целуешь меня… Ты по-настоящему целуешь меня, так, как я даже не мечтал… Я задыхаюсь от переполняющих меня чувств, бессистемно глажу твое лицо, и дрожу… Так хочется всего, и сразу… И тут приходит осознание, что я – жалкий врун; осознание, заставляющее меня отстраниться. Я ведь говорил ему, что вовсе не гей, что нормальной ориентации! Тогда я еще сам не знал, а теперь уже поздно…
- Я..я, получается, обманул тебя.. я на самом деле не нормальный... я.. я сам не знал.. а теперь уже поздно... потому, что я люблю тебя, Адам..
О боже, неужели я сказал это?! Зачем, зачем, ну зачем?! Теперь… А что теперь? Неужели я испортил все, что мог испортить? Нет сил ждать твоей реакции, нужно бежать, скорее бежать, пока могу…
@темы: Мальчики, Ориджинал, Творчество
